XVII. Наваррец
Шрифт:
Большую часть этой речи я пропустил, зато успел услышать финал.
— Ваше Величество, сын мой! Вы видите своими глазами — вам служит предатель и прохвост! Он обворовывает казну, обманывает вас, устраивает заговоры, предает интересы Франции. Прошу вас, умоляю — задумайтесь, тому ли человеку вы доверяете? Все эти бумаги — доказательства! Здесь тайная переписка с Протестанской унией, долговые расписки, тайные приказы, написанные его рукой и еще много всего. Он хочет, чтобы Франция выступила против Габсбургов! Он — ваш враг! Именно он рассорил нас с вами. Он предал сначала меня, а теперь предает и вас! Поверьте мне…
— Поверить вам, сударыня? — Людовик резко встал и яростно посмотрел в лицо матери. — Поверить той, которая обманывала меня всю жизнь? Кто приблизила этого мерзавца Кончини, который отравлял мое существование? Кто никак не хотел передавать мне власть, и мне пришлось забрать ее силой, хотя она принадлежала мне по праву? И вы предлагаете мне поверить вам?
— Я ваша мать, и все, что я делала, я делала ради вашего блага… — Медичи немного опешила от внезапно прорвавшейся откровенности сына. Эти слова он мечтал сказать ей давно, но сдерживал себя прежде. Сейчас же, напоследок, решил высказать ей все прямо в лицо.
— Все, что вы делали, вы делали лишь для своего блага. Окончим этот разговор…
— Но как же? А доказательства?
— Эти бумажки, что вы принесли? Это блеф, фальшивка. Вся переписка с Протестанской унией велась с моего согласия и одобрения. Вы не слышали, что послы императора нынче прибыли в Париж? Я ничего еще не решил окончательно в этом деле. А касательно остального… один человек может вам рассказать обо всем гораздо лучше, чем я. Хотите его услышать?
Королева пошатнулась и лишь волей характера устояла на ногах. Весь ее план рушился прямо на глазах. И все же она нашла в себе силы ответить:
— Непременно, сын мой. Пусть этот человек скажет свое слово.
Людовик дважды громко хлопнул в ладоши.
И тут же в дальнем конце комнаты открылась небольшая дверь, и, чуть пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку, внутрь вошел кардинал Ришелье.
Он, медленно ступая, подошел к креслу, в котором сидел Людовик, и поклонился сначала ему, а затем и Медичи.
— Вот, Ваше Высокопреосвященство, моя мать желает знать, что вы можете сказать об этих бумагах?
Ришелье даже не взглянул в сторону портфеля, а лишь грустно улыбнулся.
— Ваше Величество, вы видите, все происходит именно так, как я вам и говорил.
— Неужели они рискнули? — оживился король.
— Как мы и предполагали. Де Марийяк собрал верных ему людей, и теперь они движутся к Лувру!
— Но вы же предприняли меры?
— Разумеется. Большая часть заговорщиков уже арестована и ожидает своей участи в Бастилии. Де Марийяка и его брата мы схватим с минуты на минуту.
— Неужели, он метил на трон? Кажется, его род не слишком-то знатен.
— Нет, он метил на мое место. Трон же в случае удачи достался бы Гастону, но под чутким руководством Ее Величества.
— А, братец! Он тоже замешен?
— В последний момент он передумал, и после утренней мессы в Нотр-Даме отправился в свою загородную резиденцию.
— Хитрец! — искренне восхитился Людовик. — Опять выкрутился! У него всегда имелось особое чутье на неприятности, и оно вновь его не подвело. Ну да бог с ним. Кто еще вам попался?
— Остальные не заслуживают вашего внимания. Барон де Пьемон, например. Храбрец, отличился при осаде Ла-Рошели, но оказался слишком предан вашему брату, за что и пострадал. Он арестован.
— Не помню этого имени.
— Зато вы наверняка помните герцогиню де Шеврез?
— Она в Париже?
— Было, но бежала час назад. К сожалению, ее схватить мы не успели.
— Жаль, — расстроился было король, — впрочем, плевать! Нам и без нее есть, кого вешать! Скажите, а что было бы со мной в случае, если бы все пошло по их плану?
— Вас схватили бы и посадили под арест. Потом, вероятно, отравили бы или навсегда заточили бы в одном из монастырей, либо в Бастилии. Но второе менее вероятно. Из монастыря всегда можно бежать, как и из тюрьмы, сколь бы крепкими не были стены. Так что быстрая смерть — лучший выход…
Мария Медичи слушала этот диалог со смертельно-бледным лицом. Она даже не пыталась вставить свое слово, привести аргументы, попытаться убедить в чем-то Людовика. Понятно было, что все бесполезно.
— Матушка, — неожиданно ласковым тоном обратился к ней король, — вам есть, что мне сказать?
Королева ответила негромко, но и король, и кардинал, и даже я услышали ее:
— Предатель де Брас, будь он проклят!..
Надо же, и про меня вспомнили, да еще в такой важный момент. Теперь мне до конца жизни придется держать ухо востро. Такие женщины, как Медичи, не прощают. Если она уцелеет сегодня, то сделает все, чтобы отомстить мне, каким бы мелкой сошкой с ее точки зрения я не являлся.
— А вот это имя я помню! — обрадовался Людовик. — Ваше Высокопреосвященство, кажется, вы обещали мне найти этого юношу и привести его в Лувр, прежде чем ему отрубят голову? Чем он опять отличился?
— Это именно он доставил заговорщикам фальшивые бумаги. Без них они вряд ли рискнули бы выступить раньше ноября.
— Удивительный человек, везде поспевает. Право слово, найдите мне его. Я вас очень прошу!
— Постараюсь сделать все возможное, Ваше Величество…
Людовик обернулся к матери.
— Я не стану вам мстить, но попрошу уехать из Парижа, желательно, навсегда. Поживите пока в Компьенском дворце, я выделю для вас надежную охрану, вы ни в чем не будете нуждаться. Моего брата я тоже не трону. В конце концов, в последний момент он передумал, так что формально невиновен. А вот всех остальных, уж простите, придется казнить…
Медичи молчала.
— Тогда идите, матушка, мы более не увидимся. Прощайте!..
Королева-мать вышла из комнаты, так и не произнеся ни слова. Победы, о которой она мечтала, не случилось. А к поражению она оказалась не готова.