Я люблю тебя, Калькутта!
Шрифт:
Бенгалия с глубокой древности является центром культов, почитающих Шакти, божественную женскую энергию, дающую начало всему сущему во Вселенной. И больше других богов здесь почитают воительницу Дургу и черную Кали. Осенью в их честь проходят грандиозные празднества — пуджи, которые я надеюсь еще увидеть.
Несколько слов о «душителях Кали» — тхагах. Известно, что английская администрация полностью справилась с ними только в конце 60-х годов прошлого столетия. А в декабре 1841 года князь А. Салтыков писал в «Письмах об Индии»: «Через 10 миль к нам присоединились 2 всадника лукновской[5] королевской полиции, которым было приказано охранять меня от тхагов, или душителей, индийской секты, наводняющей королевство».
В другом письме он подробно рассказывает о тхагах, и лучше него вряд ли можно рассказать. Поэтому просто выписываю:
«Дели, 9 февраля 1842 года.
…Позабыл я сообщить тебе несколько сведений о тхагах, которых я видел в лукновской тюрьме. Их там до 100, и все они в цепях. Ты знаешь, что эта секта проповедует учение, которое поставляет первою обязанностью убивать как можно более людей — для усмирения гнева богини Кали, богини зла и смерти. Индусы усердно поклоняются этой богине и изображают ее окруженной всеми смертными ужасами. (У меня есть рисунок, снятый с истукана Кали.) Эта секта, в течение тысячелетий остававшаяся неизвестной и недавно открытая англичанами, делится на три разряда: последователи первого — душат; последователи второго — поражают кинжалом в голову и бросают свои жертвы в наскоро вырытые ямы или колодцы; последователи третьей — отравляют хуккой и в случае надобности докалывают копьем. Виденные мною тхаги по большей части были душители.
Одно из этих чудовищ задушило на своем веку более 600 несчастливцев и, сидя в тюрьме, с похвальбой сознавалось в этих безобразных подвигах. Несмотря на это, наружность его, по крепкому складу тела, по опрятности одежды, по степенной и даже важной осанке, имела в себе что-то внушающее уважение. Ему было около 60 лет. Жена и дети не покидали его, окружали заботливостью и ласками. Недавно умер и тюрьме его товарищ, также почтенный старец, который славился кабалистическим числом 999 погубленных им душ. У меня есть его портрет, превосходно снятый одним туземцем.
…Тхаги признают все средства позволительными для достижения своей цели: обманы, ложная клятва, самые ужасные коварства им нипочем. Они вкрадываются в доверенность путников, вызывают их на дружественные отношения, охраняют от собратьев своих и, посвящая им себя в продолжение нескольких месяцев, в удобную минуту, в благоприятном, по признакам летящего ворона или воющего шакала, месте приводят давно задуманное намерение в исполнение. В начале открытия секты англичане захватили человек 20 тхагов, которые и были приговорены к виселице. Преступники просили позволения исполнить приговор собственными руками. Им это дозволили: они связали несколько кусков полотна, обвертели им шеи, бросились в разные стороны и задушили себя. Одному удалось вырваться, но он тотчас же был схвачен солдатами и повешен».
Почему-то именно в таком ужасном месте, как храм Кали, родилось удивительно жизнерадостное искусство: лубочные картинки типа, который нигде больше не встречается и называется «калигхатским лубком».
Богатые собрания калигхатского лубка хранятся не только в музеях Калькутты и Дели, наш московский Музей изобразительных искусств также может похвастаться неплохой, в 50 с лишним листов, подборкой. Ее подарил Кабинету гравюры (ныне Отдел гравюры и рисунка) замечательный ученый и неутомимый путешественник Д. А. Ровинский (1824–1895). В 1876 году, путешествуя по Индии, он разыскивал на ярмарках народные картинки и, конечно, не мог пройти мимо Калигхата. Тем более что в те времена они стоили дюжина — одну анну (анна была равна 1/16 рупии, — ныне не употребляется). А я уже не могу купить этих картинок — их можно найти лишь в антикварных магазинах рядом с золотом и слоновой костью, и почти по тем же ценам. А возле храма продаются обычные типографские поделки.
Индийские исследователи считают, что калигхатский лубок появился в начале прошлого столетия и окончил свое существование в 30-е годы нашего века. Традиционно возле храма Кали продавались сувениры — статуэтки из дерева, бронзы, глины. Они были дороги и неудобны для транспортировки, ведь большинство паломников были бедными людьми и шли пешком. Капиталистическая эпоха выбросила на рынок сувениры, обладавшие двумя свойствами — дешевизной и быстротой изготовления. Что же касается сюжетов, стилистики, техники, то они были заимствованы лубком у типично бенгальского народного «изобретения», так называемых патуа — длинных бумажных свитков, своего рода комиксов, изображающих эпизоды из жизни богов и героев. Бродячий певец или рассказчик, излагая текст, постепенно разворачивал свиток для иллюстрации очередного эпизода. Патуа отличались яркостью красок и лаконизмом исполнения, но требовали для изготовления немалого времени — до нескольких недель.
Калигхатский лубок довел лаконизм изображения и цвета до предела. Фон здесь отсутствует, изображены очень крупно лишь одна или две фигуры. Обрисованы они несколькими скупыми, но удивительно точными и красивыми линиями. Иногда рисунки оставлены без окраски, иногда выкрашены на манер русских лубков двумя-тремя очень яркими и чистыми красками. Встречаются экземпляры с попытками имитировать европейскую акварель — с полутонами и даже подрисовкой мелких деталей.
Содержание калигхатских лубков четко делится на две группы. Первая — лубок религиозный: изображения богов и полубогов — героев древнего эпоса — Шивы, Кришны, Вишну, Ганеши, Рамы, Кали, Дурги и т. д. Сюжетов сравнительно немного — несколько десятков. Зато невероятно разнообразна тематика второй группы, которую я бы условно назвал жанровой. Трудно понять, как родилось это полнокровное, брызжущее радостью жизни искусство рядом с культом грозной богини.
Главные герои этих картинок — так называемый «новый бабу», т. е. бенгалец-горожанин, уже тронутый европейским влиянием, — кучерявый, круглолицый, с тонкими усиками, а также его волоокие пышнотелые подруги. При этом, в соответствии с культом шакти — женского начала, издавна царящим в Бенгалии, именно дамы являются активным и даже агрессивным началом в калигхатском лубке.
Вот красотка расчесывает перед зеркалом свои роскошные волосы. Купается в пруду. Дерется с соперницей. Бьет мужа. Врачует бабу, страдающего от последствий пьянки. А вот бабу сопровождает супругу на рынок, едет с нею на рикше. Вот раскачивает гамак, где блаженствует его благоверная. Вот англичанин, охотящийся на тигра. Бравый солдат с лихо закрученными усами и ружьем на плече. А каких чудесных животных, птиц, какие цветы, фрукты изображали безымянные мастера! Тигры, павлины, обезьяны, рыбы, слоны… Но больше всех покорил меня наглый, мордастый котище, держащий в зубах креветку, родной брат нашего лубочного «Кота казанского» и другого кота — с лубка «Как мыши кота хоронили». Русский кот долго тешил почтеннейшую публику, как вполне безобидная картинка со смешным, в меру «соленым» текстом, и лишь в конце прошлого века великий знаток лубка Д. А. Ровинский доказал научно, что за внешне невинными прибаутками скрывалась злая сатира на похороны Петра I. Оказалось, что и калькуттский кот имеет «второе донышко». Сведущие люди обратили мое внимание на то, что на лбу у него — знак вишнуитского брахмана, а на шее — цветочное ожерелье. Непритязательная картинка оказалась сатирой на поповское ханжество. Как известно, правоверному брахману запрещено есть мясо и рыбу. Однако в Бенгалии брахманы охотно лакомятся рыбкой, и по этому поводу существует едкая поговорка: мол, для этих… «лучший овощ — рыба».
29 мая. Первый «монсун» — муссонный ливень, для здешних мест немного ранний. С улыбкой вспоминаем мы дожди в Дели — хилые, чуть окропляющие тротуары. Дождь в Бенгалии — явление серьезное, это сплошная стена воды на несколько дней и ночей. Уже пятый день мы живем как в аквариуме. Все кругом раскисло, набухло — мебель, одежда, книги. Особенно плохо с книгами — корежатся на глазах; чтобы хоть немного просушить помещение, приходится без конца гонять кондиционер.
Ночью мы проснулись от грохота — ветром вырвало тяжелый брус, которым мы с вечера закладываем дверь комнаты. Мы вышли на залитую водой галерею, и в лица ударил мокрый и теплый ветер. И нам представилось великолепное зрелище: Калькутта в синем блеске молний. Особенно красив был собор св. Павла в рамке из взъерошенных пальм.
И мерный, неумолкающий рокот ливня.
Страшны в эти дни улицы города. Калькутта построена на плоской равнине, поэтому стока нет и вода долго стоит на улицах, достигая иногда высоты 70–80 сантиметров. Улицы похожи на каналы, по которым могут передвигаться лишь рикши по пояс в воде со своими колясками. У машин заливает моторы, и они беспомощно глохнут.
Неприятная деталь. Вдоль калькуттских тротуаров тянутся сточные канавы, куда сливаются нечистоты. Даже в сухие дни тошно смотреть на подернутую пленкой черноту их поверхности. Во время наводнения содержимое канав всплывает и курсирует по улицам, так сказать, на общих основаниях.