Я люблю тебя, Калькутта!
Шрифт:
Японский самолет доставил Боса в Токио, затем и.) Формозу (Тайвань). 18 августа 1945 года одинокий самолет взял старт с острова, но через несколько минут врезался в гору.
С тех пор С. Ч. Боса, по преданию, никто не видел. Говорили, что он хотел улететь в Москву, так я с как много лет спустя говорили о Линь Бяо…
Многие люди считают, что если бы С. Ч. Бос остался жив, то именно он стал бы первым премьер-министром независимой Индии, настолько велика была его слава, слава человека, впервые выступившего с оружием в руках против угнетателей.
С течением лет возникли легенды: Бос жив. Они циркулируют и сегодня, самые невероятные: Бос находится в английской тюрьме; в американской тюрьме: в одной из стран Восточной Европы; в иркутской тюрьме и т. д. Когда в 1973 году в Индии с визитом был Л. И. Брежнев, группа ветеранов национально-освободительного движения всерьез собиралась встретиться с ним и потребовать: выпустите нашего Нетаджи из Сибири!
Более того, почти ежегодно по Калькутте проносится слух, что Нетаджи вернулся и хочет встретиться с народом. Обычно это бывает в день рождения С. Ч. Боса — 23 января. Говорят, что один из таких самозванцев рискнул как-то даже появиться перед толпой. В несколько минут его забросали сандалиями, а потом изрядно поколотили. Спасла его полиция.
В Калькутте Босу воздвигнуто два памятника. Один — на Майдане, на пьедестале от снятого английского памятника: он изображен в форме ИНА, со вскинутой рукой. Второй — на небольшой площади в северной части Калькутты, конный, хотя известно, что он никогда верхом не ездил. Но студенты настояли на конном варианте.
На днях я встретился с П. Г., прогрессивным журналистом, человеком интеллигентным, топко и независимо мыслящим. Говорили мы о разных разностях. Но угораздило меня спросить о Нетаджи, и мой знакомый немедленно впал в раж. Дело в том, что специальная правительственная комиссия недавно опубликовала заключение: С. Ч. Бос действительно погиб в 1945 году в авиакатастрофе. Что тут поднялось! «Это клевета!», «Он еще вернется!» И П. Г., как большинство бенгальских патриотов, стоит упрямо на своем: конечно, жив! Он еще не так стар, какие-то 77 лет. Он еще может стать премьер-министром, выпустите его только из вашего Иркутска. Вот увидите, он вернется!
В один из тихих воскресных дней я побывал в музее-квартире Субхас Чандра Боса, откуда он совершил свой драматичный побег в 1941 году. Оказалось, что всего в 10 минутах ходьбы от нашего дома в небольшом переулке стоит старый дом семьи Босов, построенный отцом Субхаса — Джанаки Натхом в 1909 году. 23 января 1947 года старший брат Боса передал дом в дар народу.
В мемориальной комнате все сохранено так, как было до 1.35 утра 17 января 1941 года, когда владелец ее спустился в машину и навсегда покинул Индию. На полу белой краской помечен его путь. В гараже стоят две машины — на одной он совершил побег, вторая принадлежала ему как главе Временного правительства.
А в комнате находится скудное имущество профессионального революционера: дешевое шерстяное одеяло, старенький чемодан с пожитками, пузырьки с лекарствами. На стене — большие часы и фотография, изображающая храм Кали в Дакшинешваре.
В других комнатах выставлены документы, рукописи, письма, военная форма Боса, в отдельной витрине — самурайский меч. На стендах много фотографий: детские, юношеские, 20—30-х годов, передающие накаленную атмосферу «второго города Империи». Фото, сделанные в Бирме: Бос, верховный командующий ИНА, обходит строй, рассматривает карты. А вот Германия: Бос пожимает руку Гитлеру (эпизод, с почтением воспроизведенный в детском комиксе, посвященном жизни национального героя), у самолета — с Герингом, рядом с Риббентропом… Смотреть на них неприятно, но, как говорится, из песни слова не выкинешь. И наше тотальное игнорирование имени Боса вместо вдумчивого анализа его деятельности, ее светлых и темных сторон, унижает прежде всего нас самих.
Странно, при всем обожании Боса музей его был совершенно пуст…
Вот как далеко завел меня скромный детский рисунок с немецкими танками…
6 ноября. На днях босоногий мальчишка принес письмо, напечатанное на слепой английской машинке. Там говорилось, что жители деревни Данкуни приглашают советских друзей на мероприятие под названием: «Ленин-пуджа». Ехать вызвался только я.
Данкуни оказалась небольшим поселком, уже не похожим на деревню, в округе Хугли, в 60 километрах к северо-западу от Калькутты, с населением около двух тысяч человек. Местная молодежная организация «Данкуни Нетаджи Сангха», где верховодят коммунисты (обе партии), решила устроить к 57-й годовщине Октябрьской революции праздник, посвященный Ленину. Для простого бенгальца любой праздник — пуджа.
Я впервые ехал по этой дороге и увидел наконец знаменитые болота Бенгалии — они Километрами тянулись с обеих сторон шоссе. Вода в них была стоячая, черная, жирно блестела (как у Багрицкого: «А под кувшинками, в жидком сале черные сомы луну сосали»). Кувшинок, правда, не было, только какой-то страшный, высохший тростник, а кто жил там, в глубине, не хотелось и думать. Зато стало ясно, откуда летят в Калькутту легионы злющих москитов, отравляющих нам жизнь.
На большой поляне стоял пандал со статуей Дурги, поражавшей почему-то не буйвола, как обычно, а слона. Оказалось, что здесь идет какая-то своя, очень местная пуджа. А по периметру лужайки были натянуты некие веревочки, и на них нацеплены самодельные картины. В углу лужайки — деревянный помост для президиума, а вокруг разместилось все население Данкуни. Конечно, никаких стульев не было, все сидели на циновках, бесчисленная детвора — в первых рядах. На крестьян публика не была похожа, потом я узнал, что в основном здесь живут рабочие калькуттских фабрик, ездящие по утрам в город на работу. Все — в национальной бенгальской одежде — дхоти и белоснежных длинных рубахах. Подойдет такой дядя, поклонится богине, прошепчет краткую молитву и — к нам.
Темнело очень быстро. Я попросил натянуть между столбами простыню и дать ток для слайд-проектора, который таскаю с собой в портфеле на все митинги. Пока тянули провода, стало совсем темно, а потом оказалось, что света-то и нет — и здесь лоуд-шеддинг!
Выставку, в качестве главного гостя, я открывал в кромешной тьме, при свете «летучих мышей» — разрезал ленточку, говорил о Ленине. Потом мне вручили большой фонарь, и начался осмотр выставки. Местный художник грубовато, но старательно скопировал черной тушью популярные картины и фотографии из наших издании. Странно и трогательно было видеть здесь, в бенгальской деревушке, под южными синими звездами знакомые с детства сюжеты: Ленин и Крупская в Шушенском, V съезд, партии, Ленин у пути-ловцев, Ленни в Разливе, Смольный в ночь Революции, провозглашение Советской власти, Ленин в Горках, Колонный зал в январе 1924 года… Портрет Ленина на трибуне, украшенный гирляндой цветов, стоял около помоста, где размещался президиум.
Была в рисунках одна особенность: местный художник постарался максимально приблизить к Индии события, происходившие более полувека назад в далекой стране. И с наивной простотой он одел Дзержинского вместо кителя в сюртук калькуттского клерка, Калинина — в соломенную шляпу индийского крестьянина. Но серп и молот были те же, что и сегодня на знаменах компартии (параллельной).
При переходе от картины к картине два музыканта, неотступно следовавшие за нами, дули пронзительно в трубы, а еще один бил в барабан. Дали наконец свет, и я смог показать слайды «Мавзолей и Красная площадь», «Ульяновск», «Ленин в искусстве». Накал был слабый, но смотрели увлеченно. Потом подали бедное трогательное угощение — с а моем (пирожки со жгучей начинкой) на банановых листах. В заключение был концерт, пели песни революционные, народные и, конечно, Тагора. В небольшом ларьке продавали коммунистические издания. Я купил на память несколько тоненьких, карманного формата брошюрок на дешевой бумаге на бенгали и ория. Мне перевели названия. Это оказались работы Ленина и Сталина периода русской революции 1905–1907 годов, и подбор был знаменательный: о крестьянском вопросе, о земле, о национальном вопросе, о союзниках в революции…
Не забуду этот митинг: бенгальская деревушка в теплой. ночи, тускло освещенный пандал с многорукой Зогиней и глухо вздыхающая в темноте толпа, слушающая про Ленина.
Для нас события 1917 года — история, а здесь, в Калькутте, в Бенгалии, тема революции постоянно на слуху» — о ней говорят, пишут стихи, поют песни, снимают фильмы и спектакли. Годовщину нашей революции Калькутта отметила спектаклем «Джатра о Ленине», поставленным труппой «Тарун-опера», которой руководит Амар Гхош.
Это типично бенгальский народный театр, специализирующийся на «джатрах» — народных представлениях с музыкой, танцами, куплетами, иногда весьма «солеными», вроде наших частушек. Название труппы «опера» чисто условное — «так оригинальнее». «Джатру о Ленине» написал провинциальный учитель Шамбху Баг по мотивам «10 дней, которые потрясли мир» Джона Рида. Постановка во многом перекликается с Театром на Таганке, хотя, естественно, сделана значительно более условно. Спектакль идет в парке, под открытым небом, публика сидит вокруг сцены кольцом. Декораций нет, кроме нескольких условных геометрических форм: лесенки, круглого барабана и куба, которые становятся то трибуной, то пеньком, на котором сидит Ленин в Разливе, то сундуком, из которого Керенский достает костюм медсестры. Так же как на Таганке, матросы и рабочие ходят по «залу», а в конце спектакля с винтовками и красными флагами выходят из публики и идут на штурм Зимнего, зрители же подхватывают революционную песню.