Я люблю тебя, Калькутта!
Шрифт:
Маоистские группы были созданы и в других штагах. По стране прокатилась волна взрывов, поджогов автобусов и кинотеатров, убийств помещиков и полицейских. Наксалиты обратились к студентам с призывом бросать учебу и идти в народ — вести агитацию, нести в крестьянство идеи Мао. Но попытка поднять крестьянство на немедленный захват власти успеха не имела. Убийства, поджоги и грабежи совершали охотно примкнувшие к наксалитам бродяги, уголовники, люмпены. Бессмысленные преступления оттолкнули крестьян от наксалитов.
Леваки начали действовать и в Калькутте. В университете они разбивали статуи Ганди, жгли американские и советские книги, ломали мебель. Потом эффектно сваливали обломки посреди аудиторий и водружали на них красный флаг. Совершались нападения на полицейских, в основном — на постовых, стоявших поодиночке и невооруженных.
16 июля 1972 года полиция выследила и арестовала лидера-теоретика наксалитов Чару Мажумдара. Через 12 дней было объявлено, что он умер в тюрьме Лалбазар от «сердечного приступа», чему, конечно, никто не поверил. По Калькутте прокатилась волна арестов. В несколько недель все лидеры наксалитов были выловлены, а тюрьмы забиты юношами 16–22 лет.
Полиция передала в печать материалы о 300 арестованных наксалитах (на конец 1970 года). Увы, они говорили сами за себя: 7 человек были моложе 15 лет, 118 — от 15 до 19 лет, 132 — от 20 до 25, 22 — от 26 до 30. 133 из 300 были студентами и школьниками. Удручающими оказались данные об уровне их политических знаний. Из 300 человек 210 не читали ни одного произведения Маркса, 50 имели о марксизме самое смутное представление и только 40 более или менее представляли, о чем идет речь.
За наксалитами шла форменная охота, и к 1973 году их остались единицы. Таков был печальный конец маоистов в Индии.
3 декабря. Я давно договорился с Горьки-саданом о серии лекций со слайдами по истории русского и советского искусства. Сегодня наконец состоялась первая лекция — об Андрее Рублеве. Думал, что при полном равнодушии индийцев к европейскому искусству Рублев для них — пустой звук, и ошибся.
Пришло человек 30–35 — достаточная аудитория, чтобы можно было говорить всерьез: старые интеллигенты в шерстяных жилетках и шарфах, которым всегда и до всего есть дело, студенты, молодые репортеры, рыщущие в поисках своих двадцати строк новостей. Слушали хорошо, и вопросы задавали очень компетентные: о Сергии Радонежском, о смысле Троицы, о Дмитрии Донском, так что индифферентность здесь кажущаяся, кое-что они о нас знают, и ухо надо держать востро.
5 декабря. Поход в Зоосад. Он в своем роде исторический памятник: был открыт без малого 100 лет назад — в январе 1876 года самим принцем Уэльским — будущим королем Эдуардом VII, путешествовавшим по Индии. Считается в Индии крупнейшим; много цветников, бассейнов, аллей для прогулок. Вместо тесных клеток, в которых мучаются звери у нас, в Московском зоопарке, здесь огромные участки нетронутой природы — рощ, оврагов, заботливо огороженных, где звери могут жить в относительно свободных условиях. В самом центре Зоосада, посреди большого бассейна, — остров, населенный гиббонами и орангутанами, — обезьянья республика. Два бассейна с крокодилами. Дом рептилий славится королевскими кобрами, воспетыми Киплингом.
Много внимания уделяется детям — здесь много лавочек, где продают сласти, орешки, мороженое. И конечно, поездки на пони и на слонах. Один из слонов показывает фокус: если бросить перед ним на землю монетку, он поднимет ее хоботом и сунет в карман хозяину.
Гордость Зоосада — белые тигры, чета с тремя тигрятами. Это какая-то аномалия в тигрином мире — они и вправду белые с черными полосами, очень мирные и грустные. Служитель входит к ним в клетку, мост, подметает и даже проходится веником (восхитительная деталь — веник из павлиньих перьев!) по шкуре грозных хищников. Вокруг — густая толпа.
25 декабря. «Холи-Крисмас» — католическое Рождество. В богатых магазинах Чоуринги и Парк-стрит продаются искусственные нейлоновые елочки, но не зеленые, а самых невероятных расцветок — серебристые, фиолетовые, красные. В лавках — рождественская распродажа со скидкой, ее ждут весь год с нетерпением все слои населения, это возможность купить за полцены одежду, обувь, материю и т. д. На циновках и брезентах, покрывших все тротуары, лежат груды поздравительных открыток, в том числе и самодельных, со сценами поклонения волхвов, младенцем Иисусом и девой Марией, с видами знаменитых соборов Европы. Среди них я углядел и нашу Богоматерь Владимирскую.
А в нашей маленькой колонии идет подготовка к Новому году. Детский хор под управлением тети Нины, жены представителя Морфлота, готовит сюрприз: новую песню. По вечерам в детской комнате собираются наши мальчишки и девчонки, и по округе разносится текст, который все уже знают наизусть:
Раз морозною зимой по тропинке лесной
Шел медведь к себе домой в теплой шубе меховой.
Шел он, шел к своей берлоге, не глядел себе под ноги
И, шагая через мост, наступил лисе на хвост…
Не ахти какие слова, а вспоминаешь сразу сугробы, тропинки, морозный лес… А «шуба меховая» напоминает о том, как месяц назад я нашел в шкафу свою осеннюю, подбитую мехом куртку (мы уезжали в Индию поздней осенью) и решил пошутить: надел ее и вышел на солнышко. Дурацкая получилась шутка: ощущение было, как будто меня облепило со всех сторон горячее тесто, а по голове ударили чем-то тяжелым. Не помню, как содрал проклятую куртку и отдышался только минут через сорок.
27 декабря. На Парк-стрит расклеены афиши, обещающие выступления лучших танцовщиц кабаре Бомбея и Калькутты. Программа называется «Рождественская ночь». Билеты дорогие, но вдруг подумалось: а может, пойти? Уговорили еще две пары, из тех, что легки на подъем и не трясутся над каждой рупией.
Ровно в 7 вечера мы сидели в огромном, совершенно пустом и пахнущем пылью зале сараевидного здания в переулке недалеко от Парк-стрит. Прошло полчаса, час. В зале прибавилось еще полтора десятка околпаченных простаков. Мы сидели уже из упрямства, ждали, что будет дальше.