Япония, японцы и японоведы
Шрифт:
Все эти заявления были сделаны на фоне появившихся в японских средствах массовой информации измышлений по поводу "военной угрозы Японии", якобы исходившей от соседней страны - Советского Союза. Если до того времени даже японские военные круги избегали открыто называть Советский Союз потенциальным военным противником Японии, то в апреле 1978 года в выступлениях этих кругов произошли заметные перемены. Отвечая в парламенте на запрос одного из депутатов оппозиции, начальник оборонного департамента Управления национальной обороны Ито Кэйити без обиняков заявил, что "главный упор в развитии военной мощи Японии делается с прицелом на Советский Союз". Тем самым впервые представитель японского правительства официально информировал депутатов парламента и общественность страны о том, что военная доктрина японских вооруженных сил исходит из того, что Советский Союз - это главный потенциальный противник Японии56. Антисоветская направленность военной политики Японии
Курс на упрочение военного сотрудничества Японии с США на основе "договора безопасности" проводило и правительство Охира Масаёси. Во время своего визита в США в мае 1979 года Охира подчеркивал в своих заявлениях важность военного присутствия США в Восточной Азии и выражал готовность идти навстречу призывам американского президента Картера к дальнейшему "качественному улучшению" японской военной мощи57.
Сообщая в своих корреспонденциях о сдвигах в политике правящих кругов Японии в сторону эскалации ее открыто антисоветских военных приготовлений, я не мог, разумеется, оставлять эти сдвиги без комментариев. Подчас мои комментарии были весьма резкими по форме. Но, кстати сказать, не только я и мои коллеги, советские журналисты, высказывались в таком духе. Столь же резкими были в то время и отзывы оппозиционных правительству парламентских партий и массовых организаций японских сторонников мира. Осуждая курс на дальнейшее привязывание Японии к военной машине Пентагона, представители японской миролюбивой общественности не раз прибегали в те годы к массовым митингам и уличным демонстрациям, призванным воспрепятствовать руководству правящей либерально-демократической партии, а также японским владельцам военных предприятий и генералам "сил самообороны" столкнуть страну на путь гонки вооружений. Наглядным свидетельством отпора японской миролюбивой общественности военной политике правящих кругов стал митинг жителей японской столицы, состоявшийся в парке Мэйдзи 1 октября 1978 года. Десять тысяч участников этого митинга гулом одобрения встречали речи ораторов, выражавших тревогу по поводу увеличения влияния военных кругов на государственные дела и политику страны. Одобрен был ими, в частности, призыв председателя секретариата ЦК КПЯ Фувы Тэцудзо к объединению всех японских национально-демократических сил с целью отпора поборникам милитаризации страны и срыва попыток реакции идти навстречу безответственным помыслам Пентагона и японских генералов, возглавлявших "силы самообороны"58.
Отмечался в моих статьях и заметках того периода и новый фактор, появившийся в политике правящих кругов Японии после 1978 года. Речь шла о подписании японо-китайского Договора о мире и дружбе, предусматривавшего в одной из статей совместное противодействие обеих стран "гегемонизму" третьей страны, под которой по заявлениям китайской стороны подразумевался Советский Союз. Именно с тех пор впервые стали налаживаться контакты военных руководителей Японии и Китая (о них свидетельствовал тогда визит в Токио заместителя министра обороны КНР Су Юэя, который встречался там с начальником Управления национальной обороны Японии Ямаситой) В ходе этих контактов одной из тем переговоров стало обсуждение некой "военной угрозы", якобы созданной для обеих стран советскими вооруженными силами. Естественно, что такие развороты в японской военной политике не могли не вызывать нервозной реакции в Советском Союзе, чье руководство в то время высказывало опасение (хотя эти опасения и не оправдались в дальнейшем), как бы не сложился на Дальнем Востоке тройственный альянс США, Японии и КНР, направленный своим острием против СССР.
Но наши оценки ситуации того периода были, однако, не всегда точными и адекватными реальности. Сегодня при ретроспективном взгляде на военную политику Японии, проводившуюся в 70-х годах в тесном сотрудничестве с Соединенными Штатами на основе японо-американского "договора безопасности", можно сказать, что эта политика была не столь последовательной, не столь решительной и не столь опасной для нашей страны, как это иногда казалось и мне, и тем, кто работал со мной в Японии в те годы. Слишком много противоречивых факторов оказывало влияние на японскую политику, причем некоторые из этих факторов вынуждали инициаторов усиления японских военных приготовлений притормаживать подчас реализацию своих намерений и ограничиваться лишь
Но, с другой стороны, пропускать мимо ушей такие декларации мы, советские журналисты в Японии, разумеется, не могли. Свою обязанность мы видели в том, чтобы извещать о них нашу общественность. Правда, подобные сообщения вызывали у некоторых из наших соотечественников преувеличенные опасения по поводу возрождения "японского милитаризма". У некоторых же, наоборот, они порождали скептицизм и стойкое недоверие ко всему тому, что писалось в газетах по поводу военных приготовлений Японии. В общем, сообщения о военных планах правящих кругов Японии и США, направленных на упрочение их военного сотрудничества, воспринимались большинством читателей "Правды", да и других советских газет, как нечто само собой разумеющееся, ибо неприязнь к "японским самураям" прочно вошла в сознание нашего народа еще со времен русско-японской войны. Нередко по этой причине укоренившаяся вражда к Японии как к "милитаристской стране" побуждала многих советских людей скептически относиться к нашим сообщениям, в которых речь шла о деятельности в Японии сторонников добрососедства с нашей страной.
А между тем реальная японская действительность, как слоеный пирог, представляла собой в те годы сложное и противоречивое сочетание враждебных и дружественных настроений японского населения в отношении нашей страны. В такой ситуации и мне, да и другим советским журналистам при выборе тем очередных корреспонденций приходилось всегда решать вопрос, на какую из этих двух противоречивых тенденций в политической и духовной жизни Японии обращать большее внимание сегодня, а на какую завтра или спустя несколько дней. Многоликая Япония позволяла нам - людям, писавшим о ней изо дня в день,- варьировать не только темы, но и тональность своих статей, выдерживая их в зависимости от содержания то в суровых осуждающих тонах, то в светлой и подчас в хвалебной словесной гамме.
Отъезд в Москву на прежнюю работу
в Институт востоковедения АН СССР
(весна 1979 года)
Мое вторичное долговременное пребывание в Японии в качестве собственного корреспондента "Правды" завершилось в июне 1979 года.
Вопрос о сроках окончания моей журналистской работы был решен еще весной - в дни, когда по случайному стечению обстоятельств в Токио почти одновременно приезжали новый директор Института востоковедения АН СССР Е. М. Примаков и главный редактор "Правды" В. Г. Афанасьев.
Еще до приезда Примакова в Японию я получил от него с оказией неофициальное письмецо, в котором он, называя меня, как и прежде, по имени (так же тогда называл его и я), в дружеском тоне предлагал мне завершить по возможности скорее работу в "Правде" и вернуться в возглавленный им институт на прежнюю должность заведующего отделом Японии. В принципе такое предложение отвечало моим намерениям, так как за пять лет, прошедших со времени моего ухода из института в "Правду", я уже пополнил свой запас свежих впечатлений о японской современности. Да к тому же и мои семейные дела настоятельно требовали скорейшего возвращения в Москву.
По приезде Примакова в Японию (это было в конце апреля - начале мая) он еще раз подтвердил свое желание видеть меня как можно скорее в институте в качестве заведующего отделом Японии, а я еще раз подтвердил свою готовность по возможности скорее прервать работу в "Правде".
Почти одновременное пребывание в Японии наряду с Примаковым главного редактора "Правды" В. Г. Афанасьева облегчило мне предстоявший так или иначе разговор с ним о моем намерении прервать работу в "Правде" и перейти снова в Институт востоковедения АН СССР. Идя мне навстречу, Виктор Григорьевич после некоторых раздумий (редакция в то время не имела еще кандидата на замещение моей должности) внял моей просьбе и разрешил мне вернуться в Москву, не дожидаясь передачи мною имущества корпункта сменщику. Материальную ответственность за сохранность корпункта согласился взять на себя до приезда нового корреспондента "Правды" мой друг - зав. отделением ТАСС в Японии Виктор Зацепин. В результате в первой декаде июня я распрощался с послом Дмитрием Степановичем, со своими друзьями в посольстве и среди журналистов, а также с сотрудниками корпункта японцами Накагавой и Накадзавой и с приятным сознанием благополучно завершенной работы вернулся в Москву на прежнюю работу заведующим отделом Японии Института востоковедения АН СССР.
Часть V
ВТОРИЧНЫЙ ВОЗВРАТ
К СОВЕТСКОМУ ЯПОНОВЕДЕНИЮ
(1979-1986)
Глава 1
НАУЧНО-ОРГАНИЗАЦИОННАЯ РАБОТА
СРЕДИ ЯПОНОВЕДОВ
В ИНСТИТУТЕ И ЗА ЕГО ПРЕДЕЛАМИ
О работе отдела Японии
и дирекции института
в первой половине 80-х годов
Летом 1979 года я вновь приступил к работе в Институте востоковедения АН СССР. Приказ директора о моем назначении заведующим отделом Японии одновременно возлагал на меня и обязанности заведующего сектором истории и современных проблем Японии. Еще один сектор отдела - сектор экономики Японии - возглавил в соответствии с тем же приказом Вадим Алексеевич Попов.