Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)
Шрифт:
В изобилии встречаются на страницах периодики перифрастические обозначения советского режима, группирующихся вокруг концепта «тюрьма»: коммунистическая тюрьма, колония, казарменный коммунизм, каторга.
Мы хорошо знаем, как трудно Русским людям, сидящим за проволокой той огромной тюрьмы, что называется Советским Союзом, и принужденным видеть все через лживые очки красных советских газет, разобраться в том, что делается на белом свете (Рус. правда. 1925. сент. – окт.).
Только полнейшая ликвидация Коминтерна, только полнейшее уничтожение государственного казарменного коммунизма смогло бы создать мост, соединяющий нас с людьми, могущими стать во главе обновленной России (Рус. газета. 1937. № 1).
2. Фрейм «земля, почва как дом». Метонимическое замещение термином земля всего
Впервые тогда через красную границу той коммунистической тюрьмы, куда заперта наша Россия, начало долетать до Русских масс наше Русское слово, вольное, как ветер наших Русских степей… (Рус. правда. 1925. июль – авг.).
18 лет тому назад последние части Русской армии принуждены были покинуть последнюю пядь Русской земли и искать приюта на чужбине (Рус. голос. 1939. 26 февр. № 412).
…не пропадет даром наш труд и каждое наше слово западет в измученную душу Русского народа, протрезвевшего от красного дурмана, словно здоровое зерно в глубоко распаханную пашню (Рус. правда. 1925. июль – авг.).
Напротив, земля в советской России описывается эмигрантами в таких терминах, как могила, кромсать, поруганная земля. Земля (= Россия) выступает как страдающий объект действия «злых сил» (большевиков); семантический механизм такой замены – механизм олицетворения.
И из глубин земных отчетливо доносилось в ответ: «Воистину Воскресе». То во Христе замученная Православная Русь, во главе с мучеником Царем, христосовалась со своей поруганной землей. И отвечала Русская земля (Рус. голос. 1939. 9 апр. № 418).
3. Фрейм «отсутствие дома, бездомье». Мучительное состояние психического и духовного дискомфорта эмигрантами переживается – можно сказать – «извне» и «изнутри». Бегство из родного дома, родных мест приводит к попытке назвать свое состояние и нахождение, глядя на него с внутренней психоментальной позиции, как беглецов с вынужденно покинутой ими родины: изгнанник, беженец, эмигрант, ссылка, беженецэмигрант, гость, чужие люди, чужбина (обычно западноевропейские страны, США, Турция), приют, кров (чаще славянские страны: Югославия, Чехия), зарубежье (общее собирательное название).
Избрать же патриарха здесь, на чужбине, без всероссийского собора – незаконно (Рус. стяг. 1925. 4/7 июня. № 1).
Мы, нашедшие гостеприимный приют под кровом Югославянской Державы (Рус. голос. 1934. 29 июля. № 173).
Выбор того или иного квазисинонима диктовался индивидуальным или групповым отношением к стране проживания и условиям жизни, созданным для русских беженцев правительствами приютивших их стран.
4. Фрейм «семья как дом». Представление о семье как оплоте Дома (символе стабильности) является многовековым, традиционным культурно-социальным мотивом. В эмигрантской публицистике эта семантико-ассоциативная связка (семья = дом) также хорошо разработана. Дом, в представлении эмигрантов, может быть обозначен этим словом только тогда, когда существует духовная связь его «обитателей», независимо от того, идет ли речь о родственниках или о всей стране. Таким образом, Дом для эмигрантов становится средоточием, воплощением идеи национального единения. В доме (= народе), с одной стороны, формируются национальные чувства единства, монолитности, с другой – наличие таких общих чувств, психических переживаний и формирует само понятие народа (= Дома). Именно поэтому в эмигрантских текстах так много «семейной» лексики: отец, жена, дети, родители, хозяин. Все они призваны, по мысли эмигрантов, подчеркнуть духовное родство людей.
Новый скорбный удар по русским сердцам – смерть патриарха, вновь нам громко твердит о пагубности нашего безглавия. Умер Отец наших отцов и все церковные люди ясно сознали, как тяжко и страшно им будет жить в наше лютое
…половина жителей СССР не побоялась заявить на переписи свою верность религии отцов (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).
И наоборот, новые социальные отношения людей, построенные на идеологической, коллективистско-унифицирующей основе (ср. ключевой советский термин член общества), разрушают, по мнению эмигрантов, самое понятие семьи.
…не может быть Родины там, где торжествует интернационал; ибо непосредственной целью большевиков поставлена идея, что в пролетарском государстве нет ни отцов, ни матерей, нет ни жен, ни детей, а есть лишь члены общества… (Голос России. 1931. 1 окт. № 3).
Комсомольские закрытые школы-общежития. Могут поступать все, кроме детей лишенцев и кулаков, начиная с 18 лет. […] Основным мотивом преподавания служит: «ты должен забыть отца и мать» (Голос России. 1932. июль. № 12).
…двадцать лет коммунистические пионеры доносят чекистам на своих родителей… (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).
По газетам, дети отказываются (вынужденно) от родителей (Голос России. 1932. июль. № 12).
См. также следующий пассаж о «советской дружбе», оказывающейся, по мнению эмигрантов, псевдопонятием истинной дружбы, которая якобы разрушена большевиками и заменена идеологической, партийной преданностью. Таким образом, идеологизируются даже исходные моральные понятия человеческого общежития:
Дружба, товарищество между молодежью отсутствует. Авторитет семьи, старших по возрасту – отсутствует (Голос России. 1932. июль. № 12).
Ликвидация семейных связей, основанных на родственных отношениях, и подмена их идеологической преданностью в советской России ощущается и осмысляется эмигрантами как разрушение коренных основ семьи. Можно и нужно говорить не об обществе (семье = доме в широком смысле), а просто о временной, краткосрочной, внешней форме соединения группы людей, не скрепленных, не сплоченных между собой родственными, духовными узами; эти связи подменены в советском обществе, с точки зрения многих эмигрантских изданий (кроме анархических), идеологией, политикой, преступными намерениями, темными инстинктами и проч. Отсюда такие оценочные, характеризующие номинации, отражающие оценку правящей верхушки советского аппарата и подвластного ему народа, как: варяг, княжить, рабсила (несомненный советизм), быдло, шайка беглых каторжников, Интернационал, Коминтерн, раб, нечисть, банда. Ср.:
Красные Комиссары все усилия свои направляют на то, чтобы выбить из народа Русский дух и сделать народ крепостным пролетарским быдлом, бессловесным стадом без роду без племени, одним сплошным Иваном Непомнящим (Рус. правда. 1925. июль – авг.).
…отменив частную собственность… большевики через три года категорически отказываются от основного начала и зовут варягов, чтобы они восстановили на печальных развалинах прежний порядок (Руль. 1920. 2 дек. № 14).
Восемь лет в нашем Русском священном Кремле… сидит окаянная шайка беглых каторжников всех стран и под именем Третьего Интернационала правит нашим государством (Рус. правда. 1925. нояб. – дек.).
Необходимо… работать для того, чтобы Россия стала свободной и довольной, чтобы в ней жила не рабсила, – а человек (Рус. газета. 1937. № 3).
Какими же видятся из эмиграции социально-трудовые отношения в СССР? Эмигрантская публицистика формирует номинативный ряд, состоящий из понятий: рабство, неволя, издеваться, эксплуатация, крепостное право:
Измученное и разоренное население России прожило еще год рабства под большевицкой [sic] властью (За свободу. 1925. 1 янв. № 1 (1405)).
По плану большевиков, ингерманландцы с момента выселения будут считаться преступным элементом и их труд, по примеру соловчан, будет использован бесплатно…превращением 20 тыс. ингерманландцев в белых невольников советское правительство не удовлетворится и решено это количество довести в ближайшее время до 100 тыс. человек (Сегодня. 1930. 7 янв. № 7).