Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)

Зеленин Александр

На деревне бузина,А в Кремле – Калина,На деревне голь одна,А в Кремле – малина.

Немало частушек посвящено коммунистам, комиссарам, большевикам, их методам управления страной, экономическим нововведениям. В таких частушках могут использоваться и грубые слова, подчеркивающие негативное отношение к новым правителям страны и несущие прагматическую интенсифицирующую функцию:

Знаем, знаем комиссаров,Знаем мы большевиков,Они ходят по деревням,Ограбляют мужиков.Коммунист насрал

в бутылку,Разделил по едокам,Дал солдатам по крохтинке,Остальное беднякам.Комиссару – нож в бочину,С нашей девкой не сиди.Коммунисту – кирпичину,Из деревни уходи!

Метафоры кола [192] , метлы [193] , могилы часто используются в частушках для выражения идеи, интенции свержения «нечистой» коммунистической власти и жестокой расправы над ними. Несомненно, набор таких метафор подчеркивает обобщенность образа коммуниста, большевика не просто как преступника, нарушившего законы человеческого общежития, но именно как разрушителя морально-нравственных устоев, установленных в рамках христианства (православия), как богоборца, посягнувшего на христианский миропорядок. В народной поэзии такие метафоры часто использовались по отношению к нечистой, дьявольской силе, перенос их в частушки о коммунистах явственно показывает семиотическое приравнивание мира дьявола и мира большевиков.

192

Во многих фольклорных традициях осиновый кол забивали в могилу человека-оборотня, что якобы раз и навсегда перекрывало ему доступ в этот мир. Кроме того, иногда самоубийц хоронили на перекрестках дорог, забивая в сердце осиновый кол (по поверьям, их души, не найдя успокоения на небесах, бродили по земле, пугая живых).

193

В фольклоре метла считается основным средством передвижения колдунов, ведьм, вообще людей-оборотней; в эту же семиотическую группу «нечистых» предметов входят ухват, кочерга, помело.

Коммунисты нас просили,Чтоб забыли про Россию.Это слово мы коломПрямо в глотку им забьем.Тары, бары, растабары,Зажилися комиссары.Скоро-скоро помеломЭту нечисть мы сметем.

В приведенной ниже частушке неслучайно упоминается крыльцо, так как – по народным поверьям – похороны в погребе, под крыльцом применялись к умершим от одного года до трех лет детям и символизировали, что ребенок еще не относился к миру людей, а принадлежал «нечистому» миру, поэтому таких детей и хоронили не на общем кладбище. Такую интертекстуальную аллюзию можно допустить и в данном случае.

Комиссары строят дом,Русские покроют,Комиссаров под крыльцомВсех живьем зароют.

Немало частушек было и о новых социальных элементах в деревне, селькорах и рабкорах, о комсомольцах, проводящих политику большевиков:

По реке бежит волна,Вода кольцами,Будем рыбку мы кормить,Комсомольцами.Комсомолец-паренек,На хвались, мальчишка!Заведем тебя в лесок,Тут тебе и крышка.Бежит речка, бежит чиста,На воде-то кольцы,Кабы сдохли коммунистыДа все комсомольцы!Братцы, бей без разговоровИ селькоров, и рабкоров!Надоел нам красный клоп,Загоняй

его ты в гроб!

Объектом осмеяния и порицания служит пропаганда свободы сексуальных отношений, бытовавшая в первые послереволюционные годы между как крайне левыми коммунистами, так и некоторыми комсомольцами и комсомолками, отрицавшими институт семьи, брака и отцовства:

Комсомолки зафорсили,Носят белые коты, [194] Каждый день оне [sic] родилиВ комитете бедноты.

Наименование государства аббревиатурой СССР долго не давало покоя людям как внутри, так и вне страны, служа предметом пародии и иронии:

194

Коты – теплая женская обувь (обычно в Сибири).

На собачий на манерРусь назвали – Триэсер.Эту кличку мы собьемНашим русским штыком.

Красноармейский быт также являлся одной из популярных частушечных тем:

Что за горе, что за муки,Надоели политруки.С политграмотой своейОни хуже всех чертей.В красной армии не дома,Там звезда на лоб готова.Одну воблу там едят,Про волю думать не велят.

Итак, частушки как одна из форм народного творчества наиболее часто использовались на страницах народно-патриотических и военизированных газет, выражавших по преимуществу мировоззрение солдатской массы, в подавляющем большинстве выходцев из крестьян (этой аудиторией умело манипулировали некоторые идеологи крайне правых сил [Будницкий 2003]).

Частушки как жанр фольклора, широко распространенный в деревенско-городском фольклоре начала XX в., быстро, легко возникали в народно-речевой стихии как попытка принятия или отторжения новых социальных реалий. Именно это объясняет популярность частушек в эмигрантских изданиях, рассчитанных на крестьянско-солдатскую массу. Напротив, в эмигрантских газетах, ориентирующихся на дворянство, монархические круги, интеллигенцию, частушки встречаются намного реже. Причина этого кроется, по-видимому, не только и не столько в менее сильных и даже грубых выражениях в адрес большевиков и коммунистов, содержавшихся в монархических или демократических изданиях, сколько в традициях и дискурсивных практиках: частушки – жанр крестьянского, позднее – пролетарского фольклора, практически не распространенный в среде образованной части общества. Отсутствие навыков, привычки слушания и сочинения частушек дворянами, интеллигентами в дореволюционной жизни было перенесено и в эмигрантский период жизни. И наоборот, народно-патриотические газеты, предназначенные для крестьянско-солдатской массы, широко использовали хорошо освоенный жанр народнопоэтического творчества.

Характерно также, что эмигрантский быт не мотивировал складывание частушек в тех же народно-патриотических изданиях, практически все частушки посвящены советскому образу жизни, советским реалиям и денотатам. Жанр частушек в эмиграции умирал, во-первых, потому, что знакомство с советской жизнью часто было поверхностным, приблизительным (а это зачастую лишало автора частушки острословия и ироничной едкости по отношению к тому, что автор сам плохо знал), во-вторых, разрозненность эмигрантов, включенность их в жизненную практику данной страны пребывания заметно снижала потребность в сочинении частушек, темой которых являлся бы эмигрантский или зарубежный быт; в связи с этим и востребованность частушек была невелика, оказывалась практически нулевой.

Выводы

1. В отличие от советского публицистического стиля, эмигрантская пресса характеризуется несравненно более высокой степенью традиционности на лексическом и стилистическом ярусах. Лексический состав, использовавшийся в дореволюционной прессе, во многом сохранился в эмигрантской публицистике; широко использовалась традиционная монархическая религиозно-православная, военная, национально-этническая, экономическая, терминология, меньше – территориально-управленческая и производственно-техническая.

2. Живыми лексико-семантическими процессами в эмигрантской публицистике являлись: заимствование новых понятий (политика, экономика, общественная жизнь, культура, повседневные понятия, хобби) из иностранных языков; заимствование наиболее важных или характеризующих лексических советизмов; формирование лексических рядов, связанных с явлениями эмигрантской жизни (воспитание молодежи, военно-террористическая деятельность некоторых эмигрантских групп, политическое «разноцветье» эмигрантских партий и движений, обостренные поиски «русскости», ощущение бездомности и др.).