Йоханнес Кабал, Некромант
Шрифт:
увиденного. Он находился по другую сторону верёвки из бархата, которая отделяла посетителей от
показа, если можно так выразиться. Хотя в данном случае иначе это определённо не назовёшь. Ей
определённо было что показать.
По ту сторону верёвки Барроу разглядел неясные силуэты расплачивающихся клиентов. Они
держались участков со слабым освещением — от тускло мерцавших электрических свечей, которое
лишь очерчивало формы, деталей было не разобрать — не желая быть
место из тех, что многие хотят посетить, но ни один не хочет, чтобы его там застали. Причина такого
преступного интереса томно и грациозно возлежала на кушетке, взирая на вытаращившуюся и
потеющую людскую массу с безразличием, выходящим за рамки человеческих возможностей. После
двух сегодняшних бесед с Кабалами, у Барроу с глаз будто спала пелена. Например, он сходу понял
(так же, как и Хорст чуть раньше), что кем бы Резиновая Лейла ни была, она точно не женщина. Она
даже не человек.
В её манере двигаться — медленно, осторожно, без всякой видимой помощи такой
свойственной людям безделицы, как суставы, было что-то от рептилии, и в то же время она
достаточно напоминала млекопитающее, чтобы вызвать "белый шум" желания — заставить
восторженную публику вздыхать и истекать слюной. Кожа её была тёмно-серой, гладкой и слегка
отражающей свет, как у молодого тюленя, который только что вылез из воды. Когда она двигалась,
слышался шуршащий органический звук — кожа тёрлась о кожу. Барроу снова втянул носом воздух.
Кислый запах — резина, другой чуть послаще — тальк. "Она, должно быть, ежедневно фунты
порошка на себя тратит", — подумал он. Гладкая кожа покрывала каждый дюйм её тела, кроме шеи и
головы, которая вылезала из облегающего платья как раскрашенная часть бронзовой статуи. Пока он
за ней наблюдал, он без особого удивления заметил, что между плотью и резиной не было отчётливой
границы: они будто бы сливались друг с другом. Единственной деталью на её теле были высокие
каблуки, которые, казалось, органически вырастали у неё из ног, как часть её анатомии — впрочем,
так оно и было. Всё остальное не было чётко очерчено, даже ногти.
Досадно. Больше деталей позволило бы ему закрыть весь балаган по нравственным
соображениям. Не тут-то было; Кабал не допустил бы такой ошибки. И всё же Барроу поймал себя на
том, что думает об этих деталях. Тело как у неё мог бы вообразить Альберто Варгас, знаменитый пин-
ап художник, в одну из особенно влажных ночей. Он зажмурил глаза и сказал себе, что снаружи, а
возможно и внутри, есть люди, которые с радостью его убьют, и немного концентрации не помешает.
Лейла высокомерно, но с удовольствием, взирала
части мужчины, несколько женщин — причём некоторые явно не понимают что они здесь забыли.
Она втянула воздух, чтобы почуять их феромоны, несомые лёгким ветерком, который лениво
проплывал по павильону. Пахло слабее, чем обычно, потому что ветер был с севера, но она уловила
кое-что ещё, нечто изысканное. Она отследила частицы другого запаха, витавшие в воздухе, и
старательно подобрала их кончиком своего стремительного языка под одобрительное бормотание
поклонников, затем не спеша провела им по нёбу как ценитель хорошего вина. Страх. Некто боялся за
свою жизнь, и вкус этого чувства был бесподобен. Она закрыла глаза, и вкус расщепился на
составляющие: мужчина; средних лет; покуривает трубку; стоит позади неё. Она знала всё о
сегодняшних поисках, а теперь узнала и точное местонахождение Барроу. Она знала и то, что на
существование у неё осталось меньше часа. По правде говоря, следовало предупредить Йоханнеса
Кабала. Это был бы правильный поступок. С другой стороны, её породила кровь самого Сатаны, а
значит, то, что было правильно, не всегда претворялось в жизнь. Пусть Кабал побесится. Зато она
повеселится.
Барроу наблюдал, как Лейла сделала знак телохранителю, который стоял сбоку от неё, и
шепнула ему что-то на ухо.
— Всё, представление окончено, — заревел он на публику, выпрямляясь. — Пойти вам что ли
некуда?
Его манера речи предполагала, что если кому-то и вправду некуда, он знает неплохую
больницу, где можно провести недельку-другую. С единодушным вздохом и тоскливыми взглядами
они начали уходить, телохранитель за ними.
С роковым щелчком закрылся главный вход. Барроу не знал, хорошо это или плохо. А вот
Лейла, вроде как, прекрасно знала. Она легла на спину и вытянула ногу и лодыжку, любуясь, как свет
отражается на её бедре, голени и стопе единой непрерывной полосой. Она медленно поворачивала
голову до тех пор, пока не посмотрела прямо на Барроу.
— Здравствуй, Фрэнсис, — сказала она.
Барроу решил, что дело всё-таки плохо. Он отошёл от занавески и открыл заднюю дверь, через
которую сюда проник. Открывшись едва ли на пару дюймов, дверь резким ударом была закрыта с
другой стороны, и он услышал, как поворачивается замок. Он застучал в дверь и услышал смех. Затем
телохранитель сказал: "Приятно вам провести время, мистер Барроу", и ушёл, не прекращая смеяться.
Барроу был из тех людей, что наделены умом, который в стрессовой ситуации работает