You raped my heart
Шрифт:
Девчонка сейчас тоже спит. Лежит в своей кровати и мерно сопит в потолок. Вся Яма спит. Не спит лишь он один. И еще Тори, которую он разбудит своим стуком.
Он был слишком мягким, даже добрым. Охренеть. Добрый Эрик? Где это видано? Сучка решила, что он превратился в покладистого и добренького. Он читал это по ее глазам. Во взгляде, то и дело вспыхивающим непониманием и озадаченностью. Ему было плевать. Он просто выполнял просьбу Макса. Он просто делал свою работу. Он просто затаился. И сейчас зубы скрежетали. В ушах все еще стояла ее фразочка. Этот гребаный шантаж. Девка больно умная. Он
Ву открывает дверь резко. К удивлению Эрика, ее глаза полны ясности, волосы ровно струятся по плечам, на руках мелькают знакомые татуировки. Женщина смеривает Эрика взглядом и раскрывает дверь пошире. Мужчина заходит внутрь комнаты, а щеколда замка тут же возвращается на место.
— Ты зол, — говорит она и стягивает с себя майку, спускает с бедер штаны и берется за нижнее белье. Умница.
Глаза у Эрика голодные, стальные, жрушие женскую плоть своим взглядом.
— Ты проницательна, — ухмыляется он и тоже начинает стягивать с себя одежду. Конечно, он зол. Он долбанных полторы недели строил из себя святошу. Даже помог этой девке выстрелить. И до сих пор помнил ощущение ее кожи под своими пальцами. Оно жгло фаланги, распространялось по всему кожному покрову. Дикое, шальное, почти пьянящее. И совершенно ненормальное. Ее кожа была гладкой, мягкой и нежной. И Эрика дико взбесило, что эти ощущения ему понравились. Взбесило настолько сильно, что он резко отшатнулся. А эта дура кинулась ему на шею, не подозревая, что в его теле рождаются совсем не те желания. Он помнил.
— Эрик?
— Заткнись.
Грубо, но Ву давно привыкла. Он толкает ее на кровать, лицом вниз, бьет по ягодицам и резко входит. Это — не отношения. Гольный секс без обязательств. Он трахает Тори по ночам, а она стонет в подушку, сцепляя зубы. Им обоим нравится, и они довольны. А самое главное, Тори ничего не просит. Ей нужны лишь эти лихорадочные, сильные толчки, вибрация глубоко внутри и разливающееся тепло. Эрику же нужна простая разрядка. И все.
В соседней комнате не спят. Стены прочные. И никто из ребят не знает, что творится за камнем. Да никто и не хочет знать.
— Уилл! — Недовольно фыркает Кристина, ловя шарик бумаги, который молодой человек отправляет ей точно в плечо. — Уймись. Ты как маленький. — Голос строгий, а сама улыбается.
Кристина рада, что друг стал с ней снова общаться. Его злость сошла на «нет», стоило ей торжественно объявить, что она остается во фракции, а тренировки прекращены за своей ненадобностью. Месяц прошел. О найденном на дне озера медальоне девушка умалчивает. Почему — не знает. Пытается объяснить это самой себе, но не выходит. Словно эта вещь сокровенная, словно она значит что-то большее, чем должна значить, словно она связывает незримой нитью ее и Эрика.
Эрик.
Она должна быть рада, что теперь ей не приходится терпеть его присутствие в своей жизни каждодневно. И она рада. Правда. Но внутри что-то скрипит, скрежещет заунывно и тонко, словно ногтями по стеклу. И звук такой противный, такой резкий, такой визгливый. Кристина морщится. И сама не понимает почему.
— Хватит! — Кристина ловит очередную бумажку и грозно смотрит на Уилла. Глаза парня смеются, а рот растягивается в улыбке. И девушка не может не сиять в ответ.
— Влюбленные голубки, — фыркает Юрай. И в его голосе сквозит то ли обида, то ли пренебрежение. Что-то такое, что совершенно не свойственно этому парню. Кристину это удивляет. Но она не думает о сим факте долго. Ее размышления прерывает Трис.
— Я ненавижу этот праздник.
— Ты ненавидишь любые праздники, — со знанием дела говорит Кристина и свешивает одну ногу с кровати.
Трис, Кристина, Уилл и Юрай сидят в женской спальне. Парни пробрались сюда под покровом ночи. Пытались растолкать Эдварда, но тот лишь повернулся к стене, пробурчав что-то нечленораздельное себе под нос.
Трис корчит рожу в ответ на замечание, а потом тихо смеется в кулак.
— Что поделать, если я действительно не люблю праздники?
— Ты скучная, — фыркает Кристина полушутя-полусерьезно.
— Ой, ну что интересного в том, чтобы выбирать себе все эти шмотки?
— Ты слишком долго была в Отречении.
— Девчонки, стоп. — Вклинивается Юрай. – Мы, — он показывает на себя и Уилла, — не горим желанием слушать о ваших тряпках да побрякушках.
Кристина кидает на него недовольный взгляд, но замолкает, складывая руки на груди и откидываясь на твердую стену, чувствуя лопатками холодный камень.
— Так какой план на завтра? Устроим что-нибудь веселое? — Юрай заинтересованно оглядывает своих друзей.
— Мы можем попробовать оторваться, но уже после официальной части. Это ведь праздник Пяти Фракций, — подмечает Уилл.
Праздник Пяти Фракций. Кристина переводит взгляд на соседнюю стену, а затем прикрывает глаза. В детстве она очень любила это празднество. Его устраивали каждый год осенью. Это был день единства, как любила говаривать ее мать. День, когда не было разницы между Искренностью, Дружелюбием, Отречением, Эрудицией и Бесстрашием. Единственный день в году, когда можно было носить одежду любых оттенков и цветов, говорить с людьми, принадлежащим не своей фракции, смеяться с ними и чувствовать себя одни цельным народом. В этот день были образованы фракции, даровавшие узаконенность и упорядоченность общества, его социальный баланс. Мать изъяснялась витиеватыми и сложными словами для маленькой девочки. Но тогда Кристина запомнила. А с годами слова и звуки стали осмысленными.
Праздник проходит в Отречении как в правящей фракции. Туда стекаются все люди и на Центральной площади идут празднества и гулянья. С возрастом Кристина стала воспринимать это как нудную обязанность, а не как что-то важное и значимое. Видимо, с годами все приедается и тускнеет. Жизнь вносит свои коррективы не только в судьбы, но и в сердца, заставляя их черстветь и старя раньше времени. Но Кристина обещает себе, что не позволит своему сердцу в живом теле умереть. Она пока не так стара, не так изъедена жизнью, как думала еще месяц назад.