Юденич
Шрифт:
«Отступление армии от Гатчины до эстонской границы произошло в две недели. Армия пятилась назад, недоумевая, не видя перед собой врага, голодная. Хозяйственная часть окончательно развалилась, а интендантский грабёж обратно пропорционально рос, по мере приближения к Нарве. За отсутствием печёного хлеба, солдаты и строевые офицеры питались самодельными блинами, сготовленными у походных костров, а сала часто вовсе не получали, хотя интенданты стали выводить в ведомостях уже по 3 с половиной фунта в день на человека!
Недоедание, однообразная пища и начавшиеся морозы стали подтачивать
В первую неделю ноября, с наступлением первых ночных заморозков Красная армия, имея значительное численное превосходство над белыми, начала общее наступление. «Северянам» так и не удалось закрепиться на новых рубежах.
Бои на Пулковских высотах стали апогеем вооружённого противоборства добровольцев и защитников (фасного Питера. Большевики бросали в бой всё новые и новые резервы, которых их противник не имел вовсе. Вскоре наступил перелом. Этот день народный комиссар по военным и морским делам Л. Д. Троцкий назвал «переломным в сражении за Петроград». Это было действительно так.
После чего «красный Бонапарт», как приверженцы Троцкого называли своего кумира, начал осуществление контрудара по белым войскам генерала Юденича. Благо он имел значительное численное превосходство и в людях, и в артиллерии, и в пулемётах. И полное господство в водах «прифронтового» Финского залива.
Правительственная Москва была крайне озабочена исходом боев. Из Кремля председатель Совнаркома В. И. Ленин телеграфировал в Петроград на имя Троцкого:
«Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать ещё тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулемёты, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?»
Троцкий считал, что можно безоружных или почти совсем не обученных военному делу людей гнать в бой, практически на верную смерть. Только на Пулковских высотах красные потеряли около 10 тысяч человек, то есть столько же, сколько составляла вся боеспособная часть белой армии...
Главнокомандующий вооружёнными силами Северо-Запада вместе со своим штабом обосновался в дни отступления в Нарве. Организовать командование войсками оттуда Юденичу никак не удавалось. Произошло самое страшное на войне — полководец потерял нити управления своими войсками. Все попытки наладить его ни к чему не приводили.
Казалось, что уж кому, как не бывшему командующему Отдельной Кавказской армией, уметь оценивать складывающуюся ситуацию и реагировать на все оперативные изменения. Но Юденич «был уже не тот». Генерал Ярославцев с болью писал в своих воспоминаниях о Николае Николаевиче и событиях тех дней:
«При отходе от Гатчины войска, не имея руководящих указаний, отходили в беспорядке. Начальники дивизий ездили к ген. Юденичу в Нарву за инструкциями, но ни он, ни начальник штаба ген. Вандам, ни его коллеги — Малявин и Прюссинг не знали, на что решиться, и отход обратился в бесцельное, стихийное отступление...»
Последний «удар» по юденичской армии нанёс не кто иной, как сам барон Маннергейм. 5 ноября 1919 года Финляндия официально заявила представителям Антанты и Белого движения, что отказывается от похода на Петроград. Её правительство ни под каким предлогом не хотело ввязываться в Гражданскую войну, идущую в соседней России. В случае поражения белых сил перед Финляндией неизбежно встал бы вопрос о её существовании как государства. Или говоря иначе — Красная армия могла начать освободительный поход, как в скором времени на Польшу.
Северо-Западная армия откатывалась назад, к границам Эстонии, так же быстро, как и победно наступала на Петроград. 14 ноября белогвардейцы оставили Ямбург. Вместе с ними отходили и белоэстонцы. Очевидец тех событий писал в мемуарах:
«В беспрерывных арьергардных боях, измученная, изголодавшаяся, не знавшая сна и отдыха Сев.-Зап. армия через две недели докатывается до границ Эстонии».
Александр Иванович Куприн в своём «Куполе Святого Исаака Далматского» так описывает причины поражения армии Юденича под Петроградом:
«Ружья англичан выдерживали не более 3-х выстрелов, после 4-го патрон заклинивался в дуле. Танкисты отсиживались. Ревельские склады ломились от американского продовольствия: продовольствие предназначалось для Петрограда после его очищения...
Недоедали...
Англичане сносились с большевиками...
Происки англичан, эстонцы заигрывали с большевиками. Англичане не подкрепили своим флотом наступление на Петроград, лишь когда отступали, перед Красной Горкой английский монитор послал несколько снарядов издалека без вреда...
Эстонцы — 80 тысяч обещали помочь армией при наступлении на Петроград. Хотела договор Финляндия...
Эстония под влиянием своих социалистических партий уже намеревалась вступить в мирные переговоры с Советской Россией...»
Писателя Куприна можно понять. Бывший офицер старой Русской армии, как и другие белые офицеры-добровольцы, умиравшие на фронтах Гражданской войны, был верен формуле рыцарского кодекса чести:
«Душу — Богу, сердце — Даме, жизнь — Государю, а Честь — никому».
Куприн, большой романтике душе, верил в возрождение потерпевшей полное поражение Северо-Западной армии. Иначе не заключил бы он такими словами свою повесть:
«Отчего Талабский полк, более всех других истекавший кровью, так доблестно прикрывал и общее отступление, а в дни Врангеля, год спустя, пробрался поодиночке из разных мест в Польшу к своему вождю и основателю генералу Пермикину, чтобы снова встать под его водительством? Личная инициатива, освобождение Родины».
Начавшийся в ходе отступления после боев у Пулково развал белой добровольческой армии вызвал в офицерстве резкую оппозицию главнокомандующему Северо-Запада. Командиры отдельных воинских частей устроили совещание, где решался вопрос смены вождя. Они через командира одного из корпусов графа Палена передали генералу Юденичу категорическое требование передать руководство армией другому лицу.