Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»
Шрифт:
– Какой еще развод? – поморщилась Елизавета. – Угомонитесь!
– Я вижу, все решили свои проблемы, мир восстановлен, никто не наказан. Один я ничего не получил! Я настаиваю, и великая княгиня просила в начале разговора, на разводе. Почему вы отказываетесь рассмотреть этот вопрос?
– Потому что это не так важно!
– А я требую! Это важно для меня!
– Ваше Высочество, вы венчаны.
– И что?! Наш брак с Екатериной сплошной обман! Вы постоянно обличаете ее в заговорах, растратах! Бог мой! Зачем мне такая жена?! Я требую развода!
– Ваш брак – это политика, Петр, не устраивайте сцен!
– Князь! – обернулся к Трубецкому Петр Федорович. – Скажите же им! Поддержите меня! Я обращусь к Синоду, к Церкви и потребую развода!
– Ваше Высочество, я не позволю вам! – рассердилась Елизавета, заметив, как по лицу князя Трубецкого пробежала тень разочарования. – Ступайте! Все ступайте!
«Значит, прав был Шувалов: есть это проклятое общество. Ишь, чего удумали, развод им подавай! А в жены наследнику «Мадам Помпадур»? Проспала Тайная канцелярия! Катьке любовника подкинули, чтобы прелюбодеяние свершила, а потом и развод Церковь одобрит. Нет уж, Петром управлять проще простого, а вот с Катькой у них не выйдет. А я еще подумаю, может, и напишу завещание, пусть Екатерина Алексеевна регентшей при Павле будет, все ж здравомыслия у нее больше. Не позволит растащить государство на кусочки. Только сердце свое пока в руках держать не научилась, да любовники все у нее неудачные, но это с годами пройдет. А весь ее отъезд я раскусила – не отдаст Екатерина корону заветную в чужие руки. Ни на что не променяет!»
Расследование по делу Бестужева продолжалось. Императрица соизволила еще раз переговорить с Екатериной, но уже наедине и на личную тему. Государыню волновал вопрос развода, который поднял наследник, и его серьезные отношения с фавориткой, которая, судя по всему, рассчитывала на брак с Петром Федоровичем и вела себя вызывающе. Екатерина не стала скрывать, что Елизавета Воронцова ее раздражает, что Петр фактически прекратил общение с законной супругой, и чуть что – скандал между ними возникает на пустом месте. Императрица согласно кивала головой, повторила излюбленную фразу, де семья Воронцовых ей очень дорога, и удалилась. Разъяснения Екатерине были не нужны, она и без того видела подводные течения разных партий при дворе. Они были выгодны Елизавете Петровне, потому как цель имели одну – трон Российский, а вот претендентов выдвигали разных, на том и спотыкались, создавая помехи друг другу. Императрица, осведомленная во всех перипетиях, ловко течениями манипулировала, присматривалась, делала выводы. Екатерина же могла только надеяться – ее оставили в России не просто так, она уже заняла свое место, как знаковая фигура на шахматной политической доске. И поддержку ей оказывает сама императрица, став другом и защитником.
«Боже, дай рабе Твоей Елизавете здоровья и ясного ума!»
Понятовский собирался покинуть Россию, но пока пользовался случаем и очень часто наведывался в Ораниенбаум, куда переселилась великокняжеская чета. Его привозила карета, потом он шел пешком, поднимался по все той же лестнице в покои Екатерины и таким же путем уезжал обратно. Иногда Екатерина спускалась к любовнику в мужском платье, и он привозил ее к себе, где оба чувствовали себя намного свободнее.
В этот вечер он также решил встретиться с Екатериной, правда, не успел послать записку с предупреждением, чтобы она его ждала. Но Понятовский не переживал – так часто бывал во дворце, что запутаться в коридорах не мог при всем желании. Как всегда, взяв с собою слугу, переодевшись и изменив облик, граф нанял невзрачный экипаж небольшого размера и отправился в Ораниенбаум, где находился Малый двор.
Неожиданности начались, едва Понятовский въехал на территорию парка. Великий князь с разряженной свитой совершал прогулку. Придворные были пьяны, шумели, шутили и громко кричали. Незнакомый графу человек из свиты Петра Федоровича выскочил на дорожку почти под колеса экипажа, размахивая руками и с трудом держась на ногах, он схватил лошадь за поводья:
– Кто таков?!. Куда следуешь?
– Кучер… Ваша благородия… – промямлил возница. – Ко дворцу еду…
– Вы слышали?! Он едет ко дворцу, остолоп! – обернулся к компании придворный. – А кто тебя туда, дурья башка, звал? Где твое нарядное платье?
Компания разразилась веселым смехом. Петр Федорович, обнимая Елизавету Воронцову, повернул голову и приказал:
– Спросите, кого он везет.
– Да, кого ты везешь?! – выполнил поручение придворный, приближаясь к самому экипажу, так как ноги держали с трудом, он поочередно хватался за оглобли, гриву; чуть было не промазал и не схватился за хвост. Но поводья из рук не выпускал.
– Ваше Сиятельство, портного мы везем, портного! – раздался голос слуги, и Понятовский перевел дух.
– Портного… в-в-везут! – доложил великому князю придворный, выпустил из рук вожжи, а затем поправил на себе жилет. Причем последнее он совершил с шиком и ловкостью – одно движение и складки исчезли. – Пропустим?
– Пусть едет! – махнул рукою Петр Федорович, ловко перехватывая у фаворитки бокал с вином. Та осерчала, вывернулась из рук, обнимавших ее, и отошла от веселящейся компании. Она оказалась намного ближе к экипажу, чем свита наследника, который не торопясь двинулся дальше. Возможно, лицо Понятовского в этот раз было не настолько удачно загримировано, или солнечный свет упал иначе, а может, из-за женского каприза, но Воронцова повернулась к великому князю и громко заявила, что в карете едет не портной. Придворные и Петр расхохотались в ответ, отчего еще больше раззадорили фаворитку, она зло выкрикнула им оскорбление и добавила, обращаясь лишь к наследнику:
– Да-да, пейте, веселитесь! Только Ее Высочество Екатерина Алексеевна тоже сейчас будет получать неземные наслаждения, обводя вас вокруг пальца и наставляя рога!
– Замолчите и не смейте оскорблять великую княгиню, мадам! – рассердился Петр, схватив ее за руку. Он ласково поцеловал каждый пальчик пухлой руки, приговаривая: – Какое нам дело до других пальчиков, когда есть вот этот… и этот?!
– Браво! Вам наставляют рога, Ваше Высочество, а вы требуете молчать! – не умолкала фаворитка. – Вам открыто, при свидетелях, – Воронцова обвела свободной рукой придворных, которые притихли в ожидании очередного скандала, – изменяют! Вы тряпка и лгун!
– Заткнитесь! – Петр схватил любовницу за плечи и хорошо встряхнул. – Вас это не касается!
– Как это не касается?! Вы уже год потчуете обещанием жениться на мне! Вот он случай и повод для развода! Так действуйте!
– Вина! И отведите мадам в тень, солнце ей нагрело голову – указывать мне, что я должен делать!
– Ничтожество! – кричала фаворитка, пока ее увлекали две дамы с помощью двух самых трезвых кавалеров. Удержать Воронцову, когда той так хотелось помахать руками, а желательно отвесить пощечины наследнику, смогли только несколько человек. Дама брыкалась, верещала и отбивалась, но поняв, что ей не удастся вырваться, Елизавета жалобно расплакалась, немного подвывая и размазывая слезы по лоснящимся щекам.
«Наконец-то! Теперь часа три проведу спокойно: пока наложит грим и наведет свежую красоту. Смогу отдохнуть!»
Встреча Понятовского с Екатериной была, как всегда, нежной и с легким налетом грусти. Оба понимали, что рано или поздно, но расставание неминуемо. С отъездом оба смирились, но печалила неизвестность – смутно прорисовывались возможности вернуться, причем не инкогнито, а на официальном, высоком уровне. Любовники мечтали, как птицы, сидящие в клетке, старались не поднимать этот вопрос, всецело отдаваясь кратким минутам страстной любви, которая пока не угасла.