Южнее реки Бенхай

Домогацких Михаил Георгиевич

— Знал ведь, что война — это когда видишь убитых. Но чтобы познакомиться с ней так, как я, надо специально, что ли, подстроить.

— Что же такое случилось, что до сих пор ты, кажется, оглядываешься, а?

— И верно, оглядываюсь. Иногда ночью, бывает, увижу сон и вскакиваю.

— Расскажи, пока живы.

— Видишь ли, я прилетел в Гонолулу, чтобы оттуда— во Вьетнам. Всякие там бумаги, расписки, знакомства— целых пять дней заняли. Вечерами — мы уже перезнакомились друг с другом — обычно заваливались в какой-нибудь недорогой кабак и провожали последние дни мирной жизни. На второй вечер к нашей компании подсел парень. Вся куртка в орденских ленточках. Мы, конечно, восхищаемся, просим рассказать о войне.

«Война, — сказал он нам, — как лотерея или лошадиные скачки: повезет —

выиграешь, не повезет — рви свой несчастливый билет и бросай в урну. Я вот пока вытягиваю счастливые номера». Он был пулеметчиком на «Гончем» [24] . Говорил, что на счету у него сотни солдат Вьетконга. Когда, говорил, поднимается в воздух, палец со спускового крючка не снимает. Хвалился: гильзами от патронов, которыми стрелял по Вьетконгу, можно улицу вымостить. Я на него смотрел глазами шире стакана. Через пару дней тот парень улетел во Вьетнам, кончился его короткий отпуск. Почти следом за ним и мы покинули Гонолулу. В Сайгоне я не задержался, сразу попал на чертову базу в Кантхо. Увидел там столько самолетов и вертолетов, что подумал: ну, Бил, с какими надежными крыльями тебе нечего бояться, они защитят. А через два дня нашу роту подняли по тревоге, и мы рванули сначала на машинах, — а потом бегом к месту, где горели два наших вертолета. Они свалились друг от друга метрах в двухстах. Один лежал на спине, задрав лыжи, а второй на боку — в грязи на рисовом ноле. У второго вертолета я и увидел того парня из Гонолулу. На этот раз спусковой крючок нажал кто-то раньше, чем мой знакомый. У вертолета было сильно распорото брюхо, будто кто рубил топором бычью тушу, пропеллер обломан. А рядом лежал тот парень. Я нагнулся, сердце у него еще билось, но из разорванного пулей горла хлестала кровь, а он тянулся рукой к ране, шевелил пальцами, будто силился что-то сказать, но был уже без сознания. Мы его подняли и понесли к дороге. До нее было метров сто. Тащим, чуть не по колена в грязи утопаем, а когда донесли до сухого места, он уже был мертв. Кровь из горла больше не текла, видно, вся вышла. Вместе с жизнью. Мне стало страшно, вечером не мог ужинать, тошнило. Думал, никогда не привыкну к ужасу, который увидел. Ничего, привык.

24

Так называли американские солдаты один из тяжелых вертолетов.

Бил еще закурил сигарету, взял ее у кого-то из соседей.

— А парень был, видно, не промах, — проговорил он, после того как жадно затянулся дымом. — Его уже в ящике в Штаты отправили, а письма все шли, от девчонок. А две даже сообщали, что скоро станут матерями. Вот бы попал парень в переплет, если бы не пуля Вьетконга. Представляю себе его положение, — и Бил захохотал громовыми раскатами, которые оборвались с появлением шестерки вертолетов.

Кто-то из офицеров передавал экипажам, где следует бомбить. Вертолеты развернулись, полетели вдоль дороги, потом зависли, будто осматриваясь, и пошли двумя шеренгами по три в каждой и стали бить ракетами по высотке. Старый французский бетонный дот, в кото ром, может, и сидели снайперы, раскололся, как яичная скорлупа, наверное, вертолетчики влепили в него целую серию ракет «воздух — земля». Затем они начали сбрасывать на высотку бомбы. Они рвались кучно. Солдаты, еще недавно прижатые к земле огнем или скрывающиеся за бульдозером, высыпали на дорогу, потрясали автоматами, радовались поддержке с воздуха.

Вертолеты ушли на базу. Батальон стал вытягиваться в колонну вслед за ожившим и двинувшимся вперед бульдозером. Ни одного выстрела не раздалось с высотки, наверное, ее защитники погибли, если не успели скрыться в лесу.

Крайние дома деревни Фафыонг оказались пусты. Солдаты рассыпались по домам.

— Лейтенант, — кричал кто-то из «Грязной дюжины», — тут какая-то тетка с ребенком. Что с ней делать?

— Позови кого-нибудь из группы майора Тхао и допроси. Может, она скажет, куда сбежали ее односельчане.

Раздавались одиночные выстрелы, слышались крики и ругань, уже загорелись первые дома.

— Лейтенант, что делать

с теткой? Она молчит.

— У тебя что, автомата нет? — закричал лейтенант. — Учить тебя надо? Сейчас поучу.

Простучала автоматная очередь, а потом взвилось пламя над хижиной, где сидела женщина с ребенком.

Из маленького, тесного сарая вытащили старика. Может, он спал и ничего не слышал, а может, не убежал с остальными, надеялся спрятаться.

Майор Тхао подошел к старику, не соображавшему, что происходит вокруг, и ткнул пистолетом в спину. Старик ойкнул.

— Ну, говори, где прячутся вьетконговцы? — рявкнул майор.

— Я ничего не знаю, господин. Никого не знаю.

— Не скули, говори, если хочешь жить. Да поживей, мне некогда с тобой возиться. Где твои сыновья?

— Не знаю, господин. В армию забрали, а где сейчас — не знаю.

— У Вьетконга воюют, старик, а? — т- Не знаю, господин, кто этот Вьетконг, они мне не пишут.

— Красным помогал? Рассказывай!

— Не знаю, господин, я такой старый, что ничего не знаю. Простите, господин.

— Лам! — крикнул майор.

Подскочил мордастый парень в гимнастерке с нашивкой СЗНТ [25] .

— Слушаю, господин майор.

— Убери эту старую развалину. Погрей его хорошенько.

Мордастый парень затолкал старика снова в сарай, подпер дверь валявшейся на земле бамбуковой лестницей и поджег с нескольких сторон. Старик стал метаться, стучать в дверь, но мордастый Лам длинной очередью прбшил его сквозь плетеную дверь и побежал в ту сторону, куда удалялись солдаты его роты.

25

СЗНТ — «Сэй зынг нонг тхон» — такую нашивку с демагогическим смыслом «строительство деревень» носили офицеры и солдаты отрядов умиротворения».

Фафыонг горела всю ночь. Большинство жителей ее скрылись в лесу, а кто отказался или не мог уходить, большей частью погибли. Солдаты нашли в деревне достаточно самогона, еды и веселились до полуночи, а потом как убитые свалились где попало. Офицерам с трудом удалось найти несколько трезвых солдат, чтобы собрать раненых и убитых в результате стычки, происшедшей на другом конце деревни. Бойцы из отряда самообороны остановили карателей, которые собрались преследовать жителей Фафыонга, убегавших из своих домов в леса. Бронко-негр, руководивший этой операцией, нашел среди убитых капитана Джерри Торна. Пуля вошла ему в затылок. «Видно, — подумал тогда Бронко-негр, — вьетнамский майор Тхао оказался более предусмотрительным». Он никому не сказал ни о своем разговоре с капитаном, ни о его угрозах, которые слышали многие, в том числе и майор Тхао, ни о своих подозрениях. «Пусть разбираются те, кому это положено, — решил он, — а то и самому можно схлопотать такую же пулю».

Утром на деревенской площади стали приземляться вертолеты и отвозить солдат на базу. Еще не пришедшие в норму после ночного разгула американские солдаты искали какое-то развлечение. Нгуен Куок боялся попасться кому-нибудь на глаза — американцам или вьетнамцам майора Тхао: могут пристрелить ради забавы.

Вечером на огромной черной доске, установленной вблизи казарм, аккуратный писарь из отряда майора Тхао, то и дело заглядывая в бумажку, полученную из штаба базы, выводил: эскадрилья № 196 обработала гербицидами «белый» и «оранжевый» шесть тысяч акров джунглей, в которых была база Вьетконга. Сводный американо-вьетнамский батальон специального назначения ликвидировал 76 вьетконговцев в селеньях Тёмой и Фафыонг, сжег несколько десятков домов, хозяева которых заподозрены в связях с партизанами.

Старик, женщина с ребенком и все остальные убитые вошли в сводку уничтоженных вьетконговцев.

Через два дня к военному врачу базы обратился за помощью капитан Пеннигтон с жалобой на недомогание, сильное раздражение кожи и частые головокружения. Капитан летал на огромном транспортном самолете С-123, оборудованном для распыления ядовитого порошка «оранжевый». На борту его самолета во всю дли-

ну фюзеляжа была выведена яркая оранжевая надпись: «Только мы можем избавить от лесов».