За решеткой
Шрифт:
Единственное исключение — это работа в отсеке Е. У всех в расписании бывали дни работы в Е. Это был единственный отсек без своего фиксированного персонала. Никому не нравилось работать с парнями в карцере. Они были жестокими и непредсказуемыми, и несправедливо было назначать какую-то группу надзирателей для постоянной работы в том отделении. Это неизбежно привело бы к выгоранию.
Я побывал во многих секциях отсека Б и познакомился со многими надзирателями. Они были достаточно дружелюбными, не считая одного-двух, чьи приветствия были менее искренними и
Следующие несколько дней я работал в команде сопровождения с парнем по имени Эзра Аттербери. Пока что он сказал мне меньше десяти слов и расхаживал всюду с постоянной гримасой на лице и затаенной злобой внутри. Поначалу я думал, что это из-за того, что ему пришлось работать с новичком; потом я решил, что он сам по себе такой. Первоклассный засранец с извечной презрительной гримасой. Он вовсе не завоевал мое расположение.
Он обращался с заключенными грубее всех, что я видел. Мне не нравилось работать в паре с ним и оказаться виноватым за компанию, если возникнут проблемы.
Как новенький, я был ниже по иерархии, и потому Эзра управлял нашим днем, общаясь по рации и узнавая, где и когда мы должны быть. Мне везло, если он делился этой информацией со мной, но часто приходилось просто догонять его, когда он уходил без предупреждения.
— У нас тут запись к Сабелю из Б04 и Ндиайе в Б21, — сказал голос по рации и отключился.
Эзра нахмурился, нажав кнопку на своем устройстве, и ответил:
— Принято. Идем туда.
— Посещения? — спросил я, когда он зашагал вперед без объяснений.
— Ага.
Эзра не останавливался до самого отсека Б, снова зашагав без единого слова. Ноль объяснений о том, куда мы идем и что делаем. Он очень быстро начинал раздражать меня.
Когда я догнал его в Б, Эзра уже остановился перед камерой Б04 на основном уровне и говорил с патрулирующими надзирателями, уведомив их о посещении. Они тоже получили сообщение и знали, что мы придем.
Процесс по доставке Джона Сабеля из отсека Б до комнаты посещений был типичным. Все стандартно, начиная с обыска и заканчивая размещением его перед толстым плексигласовым стеклом, которое отделяло его от мужчины в костюме — видимо, это был его законный представитель.
Заключенным в отсеке смертников не полагались контактные визиты, то есть, от гостей их отделяла толстая пуленепробиваемая и звуконепроницаемая стена. Они говорили через специальные телефоны. Заключенные все время были в наручниках на руках и ногах, и цепочка приковывала их к крюку в полу под их стульями. Им разрешалось максимум два часа разговора. Визиты допускались раз в неделю при условии, что на них не наложено дисциплинарных ограничений.
Как только Джон Сабель оказался на месте, мы вернулись в отсек Б для следующего трансфера. Только оказавшись перед камерой Б21, я осознал, что это камера Бишопа. Я не узнал его фамилию, потому что никогда прежде не встречал ее упоминания.
Я не видел Бишопа со своего второго рабочего дня, но это не означало, что я перестал думать о нашем маленьком разговоре из-за
Почему-то этот момент запомнился мне и изменил мое восприятие этого гиганта из Б21.
Эзра заколотил кулаком по двери камеры Бишопа и гаркнул:
— Посещение. Оторви задницу и раздевайся.
Я покосился на рычащего охранника, но прикусил язык и подавил желание сказать ему остыть. Я встал у второго окошка в камеру Бишопа и заглянул внутрь, приготовившись проводить осмотр. Бишоп читал — опять. Книжный червь во мне хотел узнать, какая литература интересовала мужчину вроде него. Но мы тут не поболтать пришли, и Эзра мне быстро напомнил об этом.
— Шевели задницей, Бишоп. Нет у нас времени торчать тут с тобой.
Бишоп поднял свое огромное тело на ноги и повернулся лицом к двери. Наши взгляды встретились и задержались на мгновение; мы словно обменялись безмолвным приветствием перед тем, как этот твердый взгляд, который я помнил со своей первой недели, скользнул к Эзре. Он сделался мрачным и угрожающим. По-своему пробирающим до костей.
Бишоп схватил с пола сложенный комбинезон и подошел к двери. Я открыл люк и принял одежду, быстро осмотрев ее изнутри и снаружи.
— Чисто.
Услышав мой вердикт, Бишоп снял одежду и подчинился приказам Эзры, пока тот руководил процедурой осмотра.
— Нагнись, бл*дь, и покажи сраку, засранец, — Эзра захихикал над своей идиотской шуткой, и я едва сдержался, чтобы не врезать ему кулаком.
Когда Бишоп натянул комбинезон, мы надели на него наручники (для посещений руки сковывались спереди, чтобы он мог пользоваться телефоном) и вывели из камеры. От меня не ускользнуло то, как Эзра приложил чуть больше силы, впечатав Бишопа головой в стену.
— Стой смирно, черт ты здоровенный. Все с тобой вечно медленно.
Я закусил щеку изнутри и надел оковы на лодыжки Бишопа. Затем Эзра дернул его за руку, и Бишоп охнул от неловкого рывка. Я не удивился бы, если бы хватка Эзры оставила на теле Бишопа синяки.
Но безмолвный гигант оставался бесстрастным, не возражая и не жалуясь на действия Эзры. Его взгляд больше не пронизывал нас обоих. Вместо этого он смотрел прямо вперед омертвевшим взглядом. Я невольно подумал, что это отсутствующее выражение тревожило сильнее всего остального, что я до сих пор подмечал за Бишопом. Он как будто отступил в себя, спрятался в какое-то темное глубокое место в своем сознании. Место, которое, как я себе вообразил, было полно кошмаров.
Он не сбивался с темпа, пока мы вели его к комнате для посещений. Всю дорогу Бишоп держал подбородок опущенным к груди. Мы посадили его на жесткий металлический стул у плексигласового окна и прикрепили цепочку к крюку на полу.
Эзра хлопнул меня по плечу и метнулся мимо меня.
— Надо отлить. Постой тут, а я узнаю, куда нам дальше, когда вернусь.
Я проводил его взглядом и покачал головой от нарастающего раздражения, вызванного этим типом.
— Я ему не очень нравлюсь.