За решеткой
Шрифт:
— Спасибо за предупреждение. Я еще не видел расписание.
— Рей сказал, что все будет готово перед его уходом. Проверь на обеде.
— Проверю.
Мы разошлись в разные стороны, и я без особого энтузиазма поднялся на верхний уровень. На мою грудь давило не столько сочувствие к Джеффери, сколько сама хрупкость жизни и то, как нас внезапно ткнули в это носом. Напоминание о том, что у всех у нас есть срок годности. Завтрашний день никому не гарантирован. Большинство этих ребят умрет от руки закона из-за решений, которые они приняли в
Я задрожал и выбросил эти мрачные мысли из головы.
Из каждой камеры доносился тихий шум. Бормотание радио, шуршание, разговоры с самими собой... это было настолько нормальным в одиночных камерах, что уже не привлекало внимания. Сквозь размеренный шум я легко различил голос Бишопа. Он снова читал вслух. Я замедлил шаг, проходя мимо его двери, и прислушался.
Сегодня это была не лирическая поэзия, а строки из знакомой книги, которую я пока не мог припомнить. Я улыбнулся, наслаждаясь тем, как он изменял тон голоса, вкладывая эмоции в чтение.
Наступил отбой. Я проводил каждый почасовой пересчет и боролся с желанием задержаться у камеры Бишопа и послушать, как он читает. Я не раз говорил себе, что случившееся накануне могло привести к серьезным проблемам для меня. Нельзя допускать, чтобы такое повторилось.
К часу ночи большая часть заключенных в моем ряду спала, и установленное мною же правило испарилось.
Я держался вне поля зрения.
Нас как будто связывала невидимая нить. Когда нас окружила ночь, атмосфера изменилась, и я уже не помнил, почему так непреклонно решил держаться на расстоянии. Глубинное желание овладело моим телом, и я хотел узнать о нем больше.
Это была «Одиссея» Гомера. Вот что он читал. Мне понадобилось целых пять минут прислоняться к стене возле камеры, чтобы узнать историю. Я читал ее несколько раз много лет назад, так что книга казалась одновременно и знакомой, и нет. Эмоции, которые он вкладывал в каждое предложение, вызывали у меня желание перечитать это произведение.
— Тебе не надо прятаться от меня, босс. Я знаю, что ты там.
Я повернулся, плечом оттолкнувшись от стены и встав перед окошком, и улыбнулся, глядя в его камеру.
— Я наслаждался живой версией аудиокниги. Давно такого не слышал. Ты хорошо читаешь вслух. Мне это не удается. В школе я как можно сильнее наклонялся к парте, чтобы учитель меня не вызвал.
Бишоп закрыл книгу и встретился со мной у двери, говоря тихо.
— Это не так уж плохо. Иногда одиночество накатывает на меня. А чтение вслух помогает почувствовать себя не таким одиноким.
— Понимаю. Я не говорю, будто знаю, каково это, но понимаю, как это может помочь, — сегодня его внимание словно обладало гравитационной тягой. Оно привлекало меня, очаровывало, и на мгновение мы разделили мирное, безмолвное приветствие встретившихся взглядов и робких улыбок. — Ты сегодня поспал? Вчера я всю ночь не давал тебе заснуть.
Он
— У меня нет никаких дел, кроме пятнадцати минут в душе и двух часов в досуговой комнате. Остальную часть дня я смотрю на эти четыре стены. Я сплю, когда устал, читаю, если не устал, рисую, если мне нужно заняться чем-то другим.
— Ты сегодня взял новые книги?
— Нее, нам разрешают обменивать их только раз в неделю. Сейчас у меня четыре.
Я кивнул и облизал губы, желая сказать что-нибудь, зацепиться за какую-нибудь тему для разговора. Если еще недавно мне не хотелось подходить к его камере, то теперь не желал уходить.
— Как прошел твой день сегодня, босс?
Испытав облегчение от того, что он сам дал мне повод задержаться на несколько минут, я почесал шею сзади и задумался.
— Ну, мои дни и ночи поменялись местами. Я пошел домой и пробежал примерно пять миль, чтобы вымотать себя. Не рекомендую тренироваться в техасскую жару, это точно. На несколько часов отрубился, сделал кое-какие дела, приготовил поесть и приехал на работу. Я веду скучную жизнь. Мало что рассказывать, — как только эти слова слетели с моих губ, я захотел забрать их обратно. Кто я такой, чтобы жаловаться на скучную или обыденную жизнь?
— Я точно скучаю по ощущению солнца на лице, — мое чувство вины сделалось еще сильнее. — Это окошко иногда дает мне проблески, но это не то же самое.
Пятисантиметровая прорезь в стене ничего ему не давала.
Как и досуговые камеры под открытым небом. Пусть формально они находились вне здания, это не означало, что заключенным доводилось насладиться травой и солнцем. Это были стальные клетки со сплошными крышками, размещенные на бетонном блоке, встроенном в часть 12 корпуса. Со всех сторон их окружала тюрьма, дававшая лишь тень. Даже там солнце было недосягаемым.
— Прости. Это заявление было бестактным.
— Даже не смей. Я сам спросил. Я больше не могу вести такую жизнь, но это не означает, что я не могу насладиться тем, что испытывают другие люди. Поэтому бабуля приносит мне те фотографии.
Я не ответил. Не знал, что сказать.
— Расскажи мне про свой ужин. Что в меню сегодня вечером? — он облизнул губы просто при мысли о хорошей еде. Не подумав, я проследил за его языком, восхищаясь блестящим следом, который тот оставил после себя. Мои внутренности заворочались.
Бишоп повернул голову, посмотрев на меня, и я резко отвел взгляд, пока меня не засекли с красноречивым выражением на лице.
— Курица. Эм... Курица на гриле, рис и брокколи на пару, — я прикусил губу, чтобы не добавить в конце «ничего особенного».
На лице Бишопа появилась тоскливая улыбка, и я задержал дыхание при виде ее.
— Я помню, что летом мой дедушка много чего жарил на гриле. Запах ни с чем не сравнится. Шипение мяса, когда его соки капали в огонь. Он научил меня правильно жарить стейк.