За решеткой
Шрифт:
— Средняя прожарка?
— Не, почти полная.
Я покачал головой, и мы оба усмехнулись.
— Мне нравится, когда в середине идеальное количество розового мяса.
— Джален, мой брат, тоже такое любит. Или любил. Пожалуй, я больше не знаю. Я раньше дразнил его тем, что он наполовину вампир, потому что ему нравится, когда из мяса еще течет кровь. Он с плачем бежал к бабуле, и потом у меня были проблемы.
— У вас небольшая разница в возрасте?
Бишоп помедлил, и как раз когда я подумал, что он больше не будет говорить о брате, он пожал плечами.
— Он на шесть лет младше меня. Достаточно, чтобы быть
— Вы хорошо ладили?
В темных глазах Бишопа промелькнула тень, и его подбородок опустился вместе с хмурой гримасой.
— Этот паренек боготворил землю, по которой я ходил, но я никогда не обращал на него внимания, — Бишоп покачал головой и раздраженно выдохнул. — Черт, я все еще помню вкус этого мяса прямо с гриля. Ничто с этим не сравнится. Возможно, по такой еде я скучаю больше всего. Ну, и еще по чикагской пицце с пепперони и грибами из Pizza Hut. Бабуля заказывала ее в последний день каждого месяца, когда получала пенсию. Это единственный день месяца, когда мы с Джаленом точно ладили.
— Она угрожала не заказывать пиццу, если вы ссорились?
— О да, черт возьми, и это случалось не раз, пока мы не поняли, что она серьезно.
Это был странный разговор, и я не знал, как это переварить. Не то чтобы существовало будущее, где я мог пообещать Бишопу, что он снова попробует все это. Выражение сожаления к его ситуации казалось банальным. Шанс того, что Бишоп вновь попробует мясо на гриле или пиццу из Pizza Hut, были близки к нулю.
Даже если его приговор приведут в исполнение в Хантсвилле, последний прием пищи был вовсе не таким, как в фильме. Заключенные не могли заказать что угодно и получить это на серебряном блюде перед казнью. Последний прием пищи регулировался и ограничивался тесным бюджетом и узким меню шеф-повара.
Угрюмость просочилась и запятнала воздух между нами. Бишоп прочистил горло и показал на мои наручные часы.
— Тебе лучше не забывать про пересчет, босс. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня.
— Точно, — я посмотрел на время, и до отчета оставалось пять минут. Не зная, как попрощаться (да и нужно ли это), я неловко помахал Бишопу, улыбнулся и побрел в конец ряда.
После этого я не вернулся. Колеблясь из-за правильного и неправильного в наших разговорах, я следующие несколько часов бродил и думал. Какое-то время спустя я оказался возле пустой камеры Джеффери, и нервная дрожь сотрясала мое нутро. Однажды и Бишопа могла настичь такая судьба. Он сидел в этом отсеке уже пятнадцать лет. Скоро ли придет его черед? Скоро ли я приду на работу и обнаружу, что его перевели в камеру для ожидания казни?
Через две камеры от меня раздался низкий ровный голос, скользнувший по моему позвоночнику и обвивший, словно теплое объятие в холодный день.
— Вытаскивай себя из этих мыслей, босс. Здесь нет ни одного, кто не заслуживал бы той судьбы, которую получил. Тебе лучше не жалеть никого из нас.
— Даже тебя? Ты заслуживаешь ту судьбу, которую получил?
Мое нутро сжалось, и я держался напряженно, отчаянно желая услышать, как он ответит отказом.
— Ты читал статьи про меня. Ты знаешь, за что меня посадили. Сам-то как думаешь?
Я подошел к его окну, рассердившись из-за уклончивого ответа. Он находился по другую сторону, возвышаясь надо мной на несколько дюймов, так что я поднял подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза.
—
В темных глубинах его глаз бушевало столько эмоций. Ярость, боль, стыд, вина, но превыше всего печаль. Глубинная волна печали, которую я даже не мог осмыслить. Почему, черт возьми?
Мы стояли, словно бросая друг другу вызов через стальную дверь, и ни один из нас не сдавал назад.
— Скажи мне, — прошептал я. — Ты их убил?
Бишоп слегка сдулся; его взгляд скользнул прочь и обратно ко мне. Печаль словно заставила его лицо обвиснуть.
— Неважно, делал я это или нет. Пятнадцать лет назад присяжные посчитали меня виновным. Вот и все. Я апеллировал до посинения, но впустую. В прошлом месяце они отказали выслушать мою новую петицию. Лишь вопрос времени, когда я последую за Джеффом. Когда они решают перестать слушать твои апелляции, это конец. Ты понимаешь? Моя судьба решена. Мой жизненный путь предопределен. Конец ближе с каждым днем. Правда уже не имеет значения. Я примирюсь с большим начальником наверху, когда настанет мой день, — он повесил голову, его плечи сгорбились. — Ты уж извини, босс. Я больше не хочу говорить.
Он повернулся спиной и побрел к кровати. Поражение заставляло его волочить ноги.
— Бишоп?
Он помедлил, но не повернулся.
— Мне это важно. Может, твой жизненный путь предопределен. Может, уже ничего не изменить, но это не означает, что твоя правда ничего не стоит.
Время на минуту замерло. Мне хотелось отпереть его камеру, заставить его повернуться и посмотреть на меня. Я хотел обхватить его лицо и умолять его излить свою раненую душу к моим ногам, но я не мог так поступить. Если Бишоп хотел унести правду в могилу, он так и сделает, а я ничего не смогу предпринять.
Я собирался уйти, но тут его голос донесся до моих ушей так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать.
— Я их не убивал. Я опоздал. Я всегда опаздывал. Аянна была... — он подавился следующим словом, покачал головой, затем поднял ладонь со шрамом, отрешенно массируя его. — Я любил ее, но это не было... если бы я только мог...
Он повернулся, его щеки побледнели, глаза сделались загнанными. Он видел не меня, а ужасную сцену из прошлого.
— Я не мог быть тем, в ком она нуждалась. Я хотел. Я пытался. Я не мог любить ее так, как она любила меня. Она ушла и... Я пытался ее защитить. Их обоих, — он покачал головой, и его взгляд заметался по маленькой камере. — Я не убивал их, но заслуживаю этого наказания, потому что мне надо было что-то сказать. Мне надо было сделать больше. Я знал, что у них проблемы. Я просто... — он снова умолк.
Внутренняя дрожь заставляла его тело трястись, а зубы — стучать. Он пытался казаться сильным, но терпел неудачу.
Мое сердце сжалось, и я не мог переварить волну эмоций, бушевавших во мне. Но я хотел дотронуться до него, утешить, обнять и сказать, что все будет хорошо.
Я сошел с ума? Возможно.
Наверняка.
Если бы Бишоп знал, что вызывает во мне такие чувства, он бы больше никогда не заговорил со мной.
Я поднял руку к окну и прижал ладонь к армированному стеклу. Это был маленький жест единения. Я предлагал быть рядом и встать на его сторону.