За три мгновения до свободы. Том 2
Шрифт:
И Блойд заставил себя трудиться над своим телом. Каждый день он изнурял его упражнениями. И тяжесть оков послужила ему во благо. Он тренировал свои руки и плечи, всеми возможными способами поднимая и опуская цепи – то к груди, то к подбородку, то над головой, то одной рукой, то сразу двумя, то спереди, то сзади, за спиной. Он приседал и отжимался, закинув цепи на плечи, качал пресс, держа свои железяки за головой. И это начало приносить плоды. Тело его вновь обретало былую силу и пружинистость, мышцы крепли и становились упругими.
Да, Блойд научился жить со своими цепями, научился обращать их к своей пользе, научился не замечать их, когда это было необходимо. Он научился делать с ними все. Только одной вещи ему никогда с ними не научиться – плавать. А это значит, что от оков надо было избавиться. Избавиться любой ценой, во что бы то ни стало.
Снова и снова прокручивая в голове возможные варианты, Блойд неизменно мыслями возвращался к одному единственному человеку, способному освободить его от осточертевшего металла. Этим человеком был Бен Торн – комендант Крепости. Только его воля могла что-то изменить. Только он мог выдать Блойду билет на свободу. Он же мог и навсегда лишить его этого шанса.
Что может заставить Торна дать спасительный для Гута приказ снять с заключенного цепи? Блойд раз за разом задавал себе этот вопрос и раз за разом не находил достойных аргументов. «Это бесполезно, – в конце концов решил для себя Блойд, – я могу годами сидеть и выдумывать причины, которые заставят Торна снять с меня эти железяки, но так ничего и не придумать. А вдруг и выдумывать ничего не надо? Кто знает, может, он просто в тот раз был не в настроении или просто проверял меня, а теперь пойдет навстречу без всяких причин и условий? А может, он сам в этот раз озвучит условия? Вдруг алчность возьмет-таки верх? Или сострадание? Ведь, не исключено же такое? А может, в ходе разговора появится что-то такое, за что можно зацепиться? Да мало ли что может быть! Или вообще все это зря, и он попросту не захочет меня видеть? Все мои умозаключения тогда вообще яйца выеденного не стоят. Все! Хватит! Хватит терзаться и мучиться! Пора действовать!».
И вот он уже шел по коридору на встречу с комендантом. Великий и ужасный Бен Торн на удивление быстро и легко согласился принять заключенного номер восемьсот двадцать четыре. Стоило Гуту сказать выдававшему еду охраннику: «Мне надо видеть коменданта», – как на следующий же день за ним пришли.
Скорее всего, насчет восемьсот двадцать четвертого у охраны изначально были особые распоряжения, и обо всем происходящем незамедлительно доносилось Торну.
В столь быстром отклике на свою просьбу Блойд снова уловил благосклонную улыбку Фортуны, уже одарившей его встречей с Адальгардом, свиданием с Луи и радостной вестью о близости корабля с верным Морти на борту. Блойд искренне верил, что схватил удачу за хвост и теперь уже не выпустит, покуда не выберется из этой опостылевшей ему тюрьмы. Нет, даже позже – пока не вышибет Деспола Спотлера с императорского трона. Он не выпустит ее ни минутой ранее. А в том, что эта минута непременно настанет, Гут теперь не сомневался.
Памятуя обстоятельства их последней встречи, Торн на этот раз решил оградить себя от неприятных неожиданностей и послал за Блойдом сразу восемь конвоиров. Гута это несколько позабавило, поскольку «неприятные неожиданности» в его планы не входили. Охрана не разделяла с Блойдом веселого расположения духа. Каждый из солдат был хорошо осведомлен о произошедшем в прошлый раз инциденте и его последствиях, поэтому держались они настороже, сжимая потными ладошками снятые с предохранителей ружья. Ружья не понадобились, процессия благополучно и без происшествий добралась до кабинета коменданта.
Но как оказалось, усиленным конвоем меры предосторожности не ограничились. Первое, что сделали конвоиры, заведя заключенного в кабинет, – пристегнули тяжелым амбарным замком его цепи к массивному стальному кольцу, вмонтированному в стену. В прошлый раз кольца не было. Своим появлением оно было обязано ему, Блойду. Гута это еще больше развеселило. По его губам пробежала легкая усмешка.
– Да, Блойд, как видишь, у нас тут небольшие изменения с момента твоего последнего визита, – только сейчас Блойд заметил стоявшего в дальнем темном углу коменданта. – А что прикажешь делать? Сам виноват.
Торн сделал знак закончившим возиться с цепями солдатам, и те поспешно ретировались из кабинета. Оставшись вдвоем с заключенным, Бен продолжил:
– После твоей выходки мне приходится задумываться о мерах предосторожности. Кто знает, какая еще бредовая идея родится в твоей отчаянной голове?
– В ней больше не рождаются бредовые идеи, – ответил Блойд. – Карцер надолго излечил ее от этого.
– Надолго – не значит навсегда. У любого лекарства, если не принимать его регулярно, ослабевает эффект. А у тебя так вообще был лишь разовый прием. Поэтому, ты уж извини, тут одно из двух – либо охрана в кабинете все время, пока мы с тобой болтаем, либо вот как сейчас – цепью к стене. По мне лучше так, чем греть чужие уши.
– А по мне, так лучше вообще какой-нибудь третий вариант, чтобы и без конвоя, и без цепи.
– Да ты, я гляжу, – шутник. Не теряешь чувства юмора. Это хорошо. Хорошо, когда чувства юмора много. Хуже, правда, когда его оказывается больше, чем чувства меры. Тогда можно и дошутиться…
– О, я уверен, что карцер лечит избыточное чувство юмора ничуть не хуже, чем глупость.
– Это правда, – улыбнулся Торн. – Но, надеюсь, ты не держишь на меня зла за прошлую «лечебную процедуру».
– Нисколько! Я ее заслужил, Бен. Хотелось бы и мне надеяться, что и моя дерзкая выходка тоже прощена.
– Я не злюсь на тебя, Блойд. Это был отчаянный и смелый поступок. Настолько же отчаянный, насколько и безумный.
– Да. И моя глупость стоила мне нескольких ужасных дней в карцере и шрама на затылке от приклада.
– Твоя глупость стоила жизни солдату, который меня спас. Я его расстрелял.
– Как расстрелял? – не поверил услышанному Блойд.
– Пулями. Из ружья. А как еще можно расстрелять? Так что ты в следующий раз, как нащупаешь шрам на затылке, вспомни, что тот, кто его тебе сделал, давно кормит рыб на дне моря.
– Но почему? Что он сделал?
– Да ничего особо такого… Он был славным малым. Почти героем, можно так сказать. Просто один не очень умный заключенный приставил нож к горлу коменданта Крепости. А этому парню очень не повезло стать свидетелем позора своего командира. Очень не повезло. Ведь для коменданта стать заложником заключенного – это же позор, как думаешь? Так вот, Блойд, запомни, что у всякой глупости бывают последствия, иной раз непоправимые. И касаться они могут не только тебя самого, но и кого-то еще.