За три мгновения до свободы. Том 2
Шрифт:
– Теперь еще один вопрос, который требует нашего внимания. Я имею в виду оружие. Эссентеррийское оружие неиссякаемым потоком утекает из страны. И это, наверное, совсем неплохо. Неплохо для Лорда Ширла, к которому таким же неиссякаемым потоком обратно возвращаются немалые средства. Но давайте задумаемся, что этими потоками из страны вымываются огромные ресурсы, которые, увы, далеко не безграничны. Когда-нибудь настанет момент, когда нам самим станет недоставать оставшегося у нас металла. Что мы тогда станем делать? Чем заменим иссякшие запасы? Ответьте мне на эти вопросы. Вы не сможете на них ответить, как и на вопрос о том, что сейчас остается стране от продаваемого за ее пределы оружия? А я вам скажу – ровным счетом ничего! С одной стороны – быстро иссякающие ресурсы, а с другой – ничего! Разве это справедливо? И не забывайте еще, что это оружие. Где гарантия, что завтра оно не обернется против нас самих? Вооружая соседей, мы должны заботиться и о собственной безопасности. А на это нужны средства и средства немалые! Кто от этого остается в выгоде? Правильно, при любом раскладе в выгоде остается только Лорд Ширл. Увеличивая продажи за границу, он вынуждает нас покупать больше оружия для обеспечения собственной обороноспособности. Наращивая свою боевую мощь, мы стимулируем соседей к следованию нашему примеру. И они начинают покупать больше. И так до бесконечности по замкнутому кругу. В плюсе всегда только Ширлы. Поэтому я предлагаю ввести пошлину на продаваемое за пределы страны оружие. Вырученные средства мы сможем направить на собственное вооружение. И если мы хотим быть не слабее наших соседей, то и размер пошлины должен быть не менее пятидесяти процентов. Прошу голосовать, кто за?
И снова десять поднятых рук узаконили предложение Лорда-Канцлера.
Через два дня весть о принятых решениях долетела до Ширвудстоуна. Прочитав полученную депешу, Натан Ширл пришел в неописуемое бешенство. Наглость Термза, а именно в нем он видел корень всяческого зла, и его ручного Канцлера переходила все границы. Натан заметался по комнате, как тигр в тесной клетке. Его мозг лихорадочно работал в поисках средств, способных поставить обнаглевших негодяев на место. Весь день он нарезал круги по кабинету, чесал беспокойными руками разлохмаченную шевелюру, что-то бурчал себе под нос, замирал на несколько мгновений с потерянным видом и смотрящими в пустоту глазами, затем встряхивался, махал рукой, будто отбрасывая в сторону неудачную мысль, только отбиравшую его драгоценное время, и снова продолжал свое круговое метание по комнате.
Робкие попытки домочадцев заглянуть в кабинет Натана, чтобы позвать главу семейства сначала на завтрак, потом на обед, мгновенно пресекались истошным воплем: «Вон! Я сказал, все вон!». Обескураженная, обиженная и испуганная таким отношением к себе супруга к середине дня не на шутку забеспокоилась о душевном здоровье своего благоверного и отправила за доктором. Но прибывший лекарь также бесцеремонно был выставлен Ширлом за дверь. Выброшенный вслед за представителем передовой медицины чемоданчик с разлетевшимися шрапнелью пилюлями и микстурами окончательно пресек всяческие попытки дальнейшего вмешательства кого бы то ни было в мыслительный процесс хозяина дома. Врач лишь обиженно развел руками, собрал с пола чудодейственные средства, получил с хозяйки полную плату за несостоявшееся лечение и компенсацию за полученные глубокие моральные и физические переживания и убрался восвояси. Госпожа Ширл, прихватив дюжину чистых платков, закрылась в собственной спальне, чтобы сполна предаться слезному излиянию, и на ужин Натана уже не звала.
Но к ужину Ширл вышел сам. Он вывалился из кабинета с видом уставшим, но полным решимости. Натан источал густой и тяжелый запах виски, видимо выпитого за день в неимоверных количествах. Но глаза его при этом были ясными, а взгляд осознанным и спокойным.
– Дэн, готовь карету! – крикнул он слуге. – Нэсси, дай чего-нибудь пожрать. И собери мне в дорогу пирогов там каких-нибудь, сухарей или еще чего, я не знаю… Что-нибудь из того, что есть на кухне, и что быстро не портится. Пару бутылок виски обязательно еще! Стэсси, положи в мой походный чемодан три смены белья, пару костюмов, тех, которые дорожные. Рубашки не забудь, платков десяток. И еще. Чтобы ни одной живой душе ни слова о том, что я уехал! Кто спросит – я в запое, заболел, умер, с ума сошел. Врите все, что угодно, но чтобы все думали, что я заперся в своем кабинете и никого не допускаю. Даже доктор после сегодняшнего подтвердит. Кстати, как он там, живой? Вот и славно, хорошо, что обиделся. Всем все ясно? Смотрите мне, головы пооткручиваю, если хоть слово кому лишнее! И это не в переносном смысле, это буквально – вот этими самыми ручищами и пооткручиваю. Дэн, чтоб тебя! Что с каретой?
– Через полчаса будет готова!
– Чтоб через пятнадцать минут стояла, иначе пойдешь у меня на рудники киркой махать! Все понятно?
– Да куда уж понятней! Уже бегу.
Натан наспех перекусил куском холодного мяса, запил его кувшином красного сухого вина, и через час, когда на Ширвудстоун опустилась густая, как кисель, и черная, как уголь, безлунная ночь, от особняка Ширлов отъехала карета, через несколько мгновений растворившаяся в кромешной темноте.
Глава 33. Кофе с коньяком.
Блойд шагал по тюремному коридору, закинув цепь за спину. За долгие дни, проведенные в крепости, он практически сросся с ней, привык к ней так, словно она стала неотъемлемой частью его собственного тела. Он перестал ощущать ее тяжесть. Запястья, первое время кровоточившие и воспалявшиеся от постоянного трения грубого металла, уже не причиняли былых страданий. Кожа покрылась грубой нечувствительной коркой, напоминавшей своей рубцеватостью и немного бурым оттенком чешуйчатую шкуру дракона. Блойд научился обращаться с цепями так, что они практически не причиняли ему неудобств. По крайней мере те, что на руках. Короткие ножные оковы все же мешали делать обычные полноразмерные шаги, превращая его походку в старческое шарканье. В тесной камере он этого как-то даже не замечал. Здесь же, в длинном коридоре, Блойд снова сполна ощутил этот недостаток, и это раздражало.
Другое дело длинные и тяжелые цепи на руках. Их тяжесть, поначалу причинявшая массу неудобств, со временем даже пошла на пользу. Блойд разработал целый комплекс упражнений, превращающий немалый вес цепи в дополнительную нагрузку для тренировки мышц.
Однажды, взглянув на себя со стороны, Блойд не без разочарования увидел исхудавшего и ослабшего из-за крайней ограниченности движений узника. Его заточенное в тесный каменный мешок тело бездействовало. В прошлом остались длительные пешие переходы, изнурительные многочасовые поездки верхом, требующая нечеловеческого напряжения каждой жилки борьба с морской стихией во время жестоких бурь и штормов. Все это ушло. Теперь его телу не нужно было столько сил и энергии, чтобы сидеть-лежать-стоять в маленькой камере. Более того, избыток сил и энергии ему только вредил, делал пребывание в темнице еще более невыносимым. Если чего-то много, оно должно как-то проявляться, реализовываться, изливаться вовне. В условиях заточения излишку физических сил не во что было изливаться, и это усугубляло душевные страдания.
Это как с детьми. Есть дети от природы активные и живые. В них словно бьет неиссякаемый фонтан энергии. Они всенепременно должны носиться, сломя голову, по всей округе, залезть на каждое дерево, изучить каждую крышу, каждый потайной уголок в окрестности, они находятся везде и всюду, сразу и одновременно. Они должны все знать, во всем участвовать, со всеми передраться, с каждым затем помириться и снова поссориться, чтобы потом опять подружиться для новой совместной авантюры. Нет для родителей таких детей большего испытания, чем ненастные дни, когда их чадо вынуждено весь день провести в домашнем заточении. Такой мальчишка весь изведется, не зная, куда себя деть. Он будет ныть и стенать, будет цепляться ко всем и к каждому, он обязательно что-нибудь разобьет, сломает или подожжет. Никогда заранее не знаешь, что придумает этот отпрыск, чтобы выплеснуть всю энергию, которую обычно поглощает улица. Но можно быть абсолютно уверенным, пока эта энергия не выплеснется, чадо не уснет. Если же случается так, что «домашний арест» затягивается на несколько дней, такой ребенок просто заболевает.
А есть совсем другие дети, для которых нет большей радости, чем тихое уединение за каким-то нехитрым занятием. Им не нужны ни улица, ни шумная ватага друзей. Их не манят приключения и опасности. Им чужды ветер странствий и пыль неизведанных дорог. Проливной ливень за окном для них не наказание, а прекрасная возможность посидеть дома. Но такие дети обычно более хилые, вялые и болезненные. Им не нужно столько энергии, и их тело приспосабливается к их вялому темпераменту и само становится таким же вялым и аморфным.
Так и Блойд. В Крепость он попал таким, как первый ребенок – деятельным, активным и подвижным. Но чтобы не сойти с ума, ему нужно было стать вторым – апатичным, вялым и безразличным. И организм потихоньку стал приспосабливаться к тем условиям, в которых он оказался. Ненужные ему органы начали незаметно отмирать, мышцы стали слабеть и дряхлеть, энергия иссякать.
Увидев себя таким, Блойд ужаснулся. Он понял, что сам понемногу убивает себя, лишая шансов на спасение. Если даже предположить, что все стоящие у него на пути препятствия исчезнут, если вдруг все удастся, грош всему этому цена, если он просто не сможет преодолеть вплавь расстояние, отделяющее его от спасительного корабля. А он не сможет. Для этого нужны сила и выносливость, которых в его ослабевших членах почти не осталось.