За землю отчую.
Шрифт:
Не побеги он, не побили б нас крымцы,— упрямо повторил Юшка.— А боярин Андрей Иваныч Курной славно бился, царствие ему небесное.
Неужто преставился?! — оживился Любим Гон.
Туда ему, лиходею, и дорога! — буркнул Фрол.
Нет, добрые люди, нельзя так! — осуждающе произнес седой тарусец.— Погиб боярин в сече, стоял за землю отчую до своего смертного часа.
Верно, Баула! — поддержал его Юшка.— Как увидел Андрей Иваныч, что Владимир побег с сечи, так уже разъярился, так уж кричал ему и дружине, чтоб воротились... Да куда там — их и след простыл.
И проклял их! — добавил брат-близнец.
Гляди ты!..— недоверчиво протянул Любим.
Боярин славно сражался. Без щита, рука на перевязи... С ним трое сынов его были.
Так все трое и полегли за Тарусу,— добавил старик.
Воцарилось молчание. Лесовики, узнав подробности битвы, в которой принимали участие сидящие перед ними тарусцы, несколько смягчились.
А мы на помощь вам шли, да не успели,— словно оправдываясь, заметил Гордей.
Оно и лучше, не то не сидеть бы вам уже тута с нами,— едко усмехнулся остроглазый и резко добавил: — А ежели б и остались живыми, не звали бы нас на гиблое дело — дюжиной людишек тьму ордынцев бить!
Кто знает, может, не такое оно и гиблое,— возразил брату Юшка.
Сие осмыслить надобно, чтоб с огня да в полымя не попасть,— не согласился с ним бородатый.
Опасаетесь? — поддел тарусцев Василько.
Чего нам опасаться? — повысил голос остроглазый.— Мы отвоевали свое, теперь попробуйте вы!
Да что с ними воду в ступе толочь! Не хотят идти — не надо! Сами управимся!..— зашумели станичники.
Будет! — властно сказал атаман.— Неволить никого не станем. Только не отсидитесь вы по топям да в глухомани лесной — найдут вас ордынцы.
Смирная овца волку по зубам! — выкрикнул Митрошка.— Видели б вы, как крымчаки от нас бегли!
Федор поднялся с земли, спросил, обращаясь к тарусцам:
Далече ли отсюда шлях, коим татары полон гонят?
Верст пять будет.
Добро. Там и учиним засаду! — решил Гордей.
Поведу вас — место там гожее для сего знаю,— вздохнул седой тарусец.
А нас возьмете? — подошли к атаману братья-близнецы.
Кто еще? — оживился Гордей, окидывая взглядом тарусских крестьян.
И я с вами! — швырнул о землю свой колпак бородатый мужик,— Цыть, Акуля! Все одно пойду! — отстранил он разрыдавшуюся жену.
Остальные мужчины, понурив головы, молчали.
Вскоре отряд, в котором было уже около двадцати человек, скрылся в лесной чаще.
ГЛАВА 13
После нескольких часов пути лесная станица спустилась вглубокую ложбину, поросшую кустами орешника и волчьего лыка. Над ними вперемешку возвышались молодые дубки и огромные деревья. Внизу, скрываясь в зелени леса, тянулась широкая тропа. На ней были отчетливо видны следы конских копыт и босых ног, трава на обочине выбита.
Намедни крымцы великий полон гнали,— пояснил седой тарусец.
Часто гонят? — спросил атаман.
Каждый день.
Другой дороги нет,— вмешался молодой крестьянин со светлым чубом,— Со всей Тарусской земли тут ясырь ведут.
А сторожевых много?
Глядя какой полон. Третьего дня было с сотню, не меньше. Но и вели дюже много. Мужиков, баб, детишек...— вздохнул старик.— А день ранее дюжины две татар было. Когда как...
Сами видели али говорил кто? — внимательно оглядывая тропу и прилегавшие к ней кусты, поинтересовался Федор.
Сами,— буркнул остроглазый тарусец.— Не хотел он уходить отсель,— кивнул на седого.— Твердил: «Пока дочку не увижу в последний раз, не уйду...» Мы с ним из одной деревни. Куда денешься? А как увидел, едва удержали. Чуть было на стежку не выбежал: «С дочкой пойду!..» А на что он ордынцам? Убили б, и только.
Им сие просто! — подал голос Митрошка.— Не из корысти собака кусает — из лихости.
Вон, видите? — показал тарусец на кровавое пятно посредине тропы.— На наших глазах ордынец саблей пленника зарубал. После мы его в лесу захоронили.
Душа болит, да что поделаешь, когда их сила...— горестно молвил старик.
Станичники прислушивались к их разговору, молчали.
Ничего, молодцы,— и на них найдется сила! — успокоил тарусцев Гордей.— Засядем, освободим пленников, мужики к нам пристанут — добавится силушки нашей.
Можно,— задумчиво сказал Клепа,— Одно плохо — вельми кусты близко к тропе, стрелять несподручно.
Надо на деревьях засесть! — предложил Федор,— Идозоре мы так всегда делали.
Верно! — согласился с ним атаман.
Непривычно будет! — усомнился кто-то из ватажников.
Время еще есть — приноровимся,— решил Гордей.— К тому же нужда научит. Как оно, Митрошка, говорится* «Нужда скачет...»?
Нужда пляшет, нужда песенки поет! — подхватил Швец.
Н^, за .дело, молодцы!..
Разбросав по тропе колпаки, листья, ветки, станичники взобрались на деревья. Поначалу не удавалось попасть в цель, мешали листья, стрелы падали на землю... Порубежники переходили от дуба к дубу, влезали на них, целились из луков.-
Люди быстро устали сказался долгий переход. Наконец отошли саженей на двести в глубь леса, выставили дозорных: не разводя костра, поели сухарей и солонины.
Ночь прошла спокойно. Утром вернулись на тропу и снова принялись га дело. Понемногу приноравливались. Все чаще то одному, то другому лесовику удавалось попасть в цель...
К вечеру в очередной раз сменили дозорных. Атаман забеспокоился: Клене и Сеньке, ушедшим на разведку, уже давно было пора возвратиться. Станичники развели костер, поджарили подстреленных глухарей и косулю. Где-то громко фыркала рысь, из чащи доносился унылый волчий вой. Окончился еще один день, а на лесной тропе по-прежнему все было тихо— ни ордынцев с полоном, ни разведчиков. Люди не спали, настороженно прислушивались к ночным звукам. В томительном ожидании медленно текло время. Наконец атаман отправил еще нескольких станичников на розыска Клепы и Сеньки. Далеко за полночь они вернулись. Пройдя десяток верст вдоль тропы, лесовики никого не обнаружили.