За землю отчую.
Шрифт:
Я с тобой, княже! — подбежал к нему Никитка.
И я тоже! — присоединился Алешка.
Еще несколько десятков воинов, оттеснив начальных людей, встали рядом с Владимиром, но большая часть дружинников, повинуясь наказам десятников и сотников, стала седлать коней.
Вскоре лесная поляна опустела — дружина, возглавляемая боярами Максимом и Устином, выступила на Рязань, князь Владимир со своими людьми поскакал на полночь.
ГЛАВА 9
Раненый в живот лесовик умер на следующий день. Старый Гон еще дышит, по совсем плох стал — бредит в жару и беспамятстве... Уныние придавило людей, словно медведь охотника в лесу. Ходят мужики по пепелищу, качают головами, осматривая разоренное хозяйство. Бабы вовсе руки опустили, даже поесть
Крестьяне на распутье, не знают, возвращаться ли под Тарусу на поклон к лиходею-боярину Курному. А ежели он уже посадил на их земли других? И кто ведает, может, и там побывали татары?..
Раньше Гоны жили неподалеку от Тарусы, в деревне о три двора. С каждым годом становилась беднее удельная Тарусская земля. Платить надо было всем; Орде — дань, князю, боярам, монастырям — оброк. Свободные крестьяне нищали и разорялись, теряли имущество и землю, превращались в холопов. С южных рубежей набегали степняки, кочевавшие в Крыму и Диком поле. Пограбят, сожгут все, полонят тех, кто не успел укрыться в лесных дебрях и болотных топях, и тогда прощай, родная сторона. С соседних Верхне-Окских княжеств, захваченных Ольгердом, приходили одетые в звериные шкуры воины, бесчинствовали своим чередом...
До Гоновой деревни, правда, враги еще не добирались. Стояла она в лесу среди болот, и попасть туда можно было лишь по тропинкам. Зато тиуны хорошо знали дорогу. Князь требовал своего, и если нечего было взять у соседей Гонов, не смотрели на то, урожайный год или нет,— отбирали последнее. Невмоготу становилось от поборов. Скудная земля родила плохо. Жили впроголодь, но терпели. Старый Гоп не хотел уходить с насиженного места, где были похоронены деды и прадеды, где прожито много лет с женой, родившей ему четырех парней и трех девок. Старший сын, бобыль, погиб с тарусским князем Иваном Константиновичем на поле Куликовом, остальные были женаты, а дочери, кроме меньшей, Любаши, замужем. Так уж сложилось, что все остались жить с отцом. Построили избы и завели свое хозяйство. Не довелось подруге Ивана Гона, Марфе, увидеть внуков — умерла за месяц до рождения первого. Овдовев, Гон, и так не больно разговорчивый, замолчал вовсе. Редко появлялась на его морщинистом лице улыбка, лишь когда брал на руки малыша.
Однажды сын Гона — Вавила — принес из Тарусы недобрые вести. Встретил он на торжище знакомого княжьего человека, который поведал ему, что слышал-де ненароком, будто их деревню новый князь Константин пожаловал боярину Курному. Опечалила эта новость Гонов. Боярская вотчина примыкала к княжеским землям. Гоны знали, как тяжело живется крестьянам Курного. Боярин был жаден, со стариной не считался, заставлял отдавать половину урожая. На беду Гонов, слух оправдался и они оказались под Курным. Волость-община, в которую входило еще несколько соседних деревень, распалась. Теперь за крестьян стало некому заступиться. Когда боярские сборщики в третий раз за год пришли брать оброк, старый Гон не выдержал: решил искать счастья в другом месте. Взял с собой младшего сына Фрола и направился на полдень разведать, куда бы перебраться. Они дошли до рубежей Тарусского княжества, здесь им и приглянулась большая лесная поляна, неподалеку от ручья. Место было глухое, со всех сторон его окружали леса и болота. Дальше начинались земли Тульского, Рязанского и Елецкого княжеств, они исподволь разорялись мелкими кочевыми ордами степняков, но до тарусских пределов татары в последнее время обычно не доходили.
Старый Гон рассказал родне об этом месте. После долгих раздумий, колебаний и споров Гоны решили переселяться.
Тяжелая работа предстояла крестьянам. Надо было построить новую деревню, расчистить
Сыновья Гона — тощий, долговязый, весь в отца Бавила и такой же рослый, но поплотнее, с широким добродушным лещом Любим — принялись за постройку амбара. Срубили два десятка елей, вырыли неглубокие канавы и стали класть сруб, соединяя бревна в замок. Остальные Гоны, наметив рубежи поля, вырубили вдоль них деревья, чтобы ненароком не случился пожар. Надрываясь вместе с низкорослыми лошаденками, стали оттаскивать дубовые и еловые колоды в лес. Бабы расчищали от кустарника поляну, засыпали ямы, ровняли бугры. Ребятишкам постарше доверено было присматривать за малышами и пасти скот.
Прошли недели. Ночи становились длиннее, по утрам мерцал под лучами осеннего солнца иней. В опустевшем лесу не стало слышно птиц...
«Уже до осеннего Юрия недолго, а не срубили ни одной избы»,— беспокоились люди. Особенно тревожились бабы — как жить с детишками в шалашах, когда настанут морозы?!. Они наседали на мужиков, а те отмалчивались — не хотели идти наперекор старому Гону да и понимали: пока сухо и не приморозило землю, за день можно сделать больше, чем потом за три. Так изо дня на день и откладывали.
Холода наступили внезапно. Утро выдалось тихое, солнечное, но к полудню небо затянуло тяжелыми тучами. Задул резкий, порывистый ветер. Раскачивал деревья, рвал на дубах и липах последние листья, швырял их на
Землю. А ночью случилась беда — напали волки... Сторожить с вечера довелось Антипке, мужу старшей дочери Гона Степаниды, угрюмому, желчному мужику. Его заросшее черной бородой скуластое лицо, отчужденный взгляд исподлобья вызывали у всех чувство стесненности. Антипка не любил тестя и не скрывал этого. Переселился с Гонами на повое место против своей воли по настоянию Степаниды. До женитьбы Антипка со старшим братом Егоркой жил во дворцовом селе тарусских князей. Но, когда тот, спасаясь от лютой казни, бежал невесть куда, не уберегся от княжьей мести и Антипка — потерял хозяйство, едва не попал в холопы. Пришлось ему идти к Гонам примаком. И, хоть прошло уже много лет, его гордая натура не могла смириться с тем, что он должен во всем считаться с тестем.
Закутавшись в овчину, Антипка следил, как огонь под порывами ветра метался из стороны в сторону, далеко рассыпая искры вокруг костра. От усталости глаза слипались. Чтобы не заснуть, он тер их кулаками, заставлял себя подниматься и ходить вокруг лагеря. Но стоило Антипке присесть, как его опять начинало клонить ко сну...
Его разбудил лай собак и тревожный рев скота. Схватив рогатину, мужик бросился на шум. По земле катились двухцветные клубки: светлые собаки и темные волки. Хищников было больше, и они одолевали. Антипка не стал звать Гонов .. «Попрекать станут, что заснул... Сам управлюсь!..»
Ему удалось прибить рогатиной несколько хищников, и, увлеченный схваткой, он забыл про опасность. Тем временем матерый вожак, задушив собаку, прижался к земле и не спускал желтых глаз с метавшегося по поляне человека. Когда тот оказался рядом, прыгнул на него, навалился со спины всем весом, сбил с ног... Разбуженные шумом мужики отбили. Антипку. Он был без сознания...
Волчье нашествие дорого обошлось Гонам. Антипку спасли, но он надолго выбыл из строя. Из пятерых собак осталась в живых лишь одна — остальных загрызли хищники. Сорвавшись с привязи, убежали и сгинули в лесу лошадь Вавилы, несколько коров и коз. Это еще больше усложнило жизнь переселенцев. Спустя несколько дней Гоны наконец заложили первый сруб под жилье. На месте порога будущей избы старик зарыл кусок железа — уклад от сломанной сохи. Утоптав над ним землю, прошептал: