За землю отчую.
Шрифт:
Из лесной станицы Клепа и Сенька направились в сторону Тарусы. Под вечер устроили привал. Укрывшись в кустах орешника, стали закусывать. Ели молча — устали. После еды Сенька прилег, зевая, уставился на видневшуюся сквозь листву стежку. Клепа вытер руки об рубище, закрыл сумку-калиту с остатками провизии, но ложиться не стал. Сидел и раздумывал, как быть дальше: возвращаться или заночевать в лесу.
Вдруг Сенька насторожился, толкнул Клепу. Рыжий лесовик обеспокоенно приподнялся, взглянул в просвет между листвой.
По лесу шел человек. Одет он был в старый, заношенный до дыр зипун, на голове — колпак, в руках — тяжелая сучковатая палка Не то странник, не то беглый сирота тарусский — не разберешь...
Может, окликнем? — шепотом предложил парнишка.
Вместо ответа Клепа зажал широкий ладонью ему рот.
Разведчики молча наблюдали за неизвестным. Вел он
себя странно: торопливо пройдя несколько шагов, останавливался, задирал голову, прислушивался, казалось, даже нюхал воздух.
Странник уже скрылся из виду, но Клепа с Сенькой не спешили покинуть кусты. Клепа пристально всматривался в сторону тропы, будто ждал, не появится ли еще кто- то. И точно: в лесу замелькали человеческие фигуры. С десяток ордынцев, крадучись между деревьями и кустами, следовали за неизвестным. Странник вел их куда-то за собой.
Клепа все понял, его скуластое, в веснушках лицо стало багровым.
«Поводырь!.. Должно, узнал, что поблизу беглые, и напел татар. Но не быть по-твоему, иуда!..»
Сенька, жди меня тут! — приказал он.— Ежели не вернусь, сам добирайся до станицы.
Парнишка растерянно открыл рот, хотел что-то спросить, но рыжий уже исчез в густых зарослях волчьего лыка.
Лесовик обогнал татар и поравнялся с поводырем, переползая от дерева к дереву, стал следить за каждом его шагом.
Предатель то и дело останавливался, воровато оглядывался по сторонам и шел дальше. Вот он замер, вобрал голову в плечи, медленно поворотил ее к кусту орешника, за которым укрылся Клепа. У того перехватило дыхание: «Неужто приметил?» Но сзади послышался шум, это двигались следом крымцы. Обернувшись, поводырь сделал им предостерегающий знак и снова засеменил по лесу.
Выйдя на прогалину, странник замедлил шаги и, громко застонав, опустился на землю. Затем с трудом приподнялся и, хромая, поплелся через поляну.
«Ногу подвернул, что ли? — недоумевал Клепа.— Хочет, чтобы его услышали беглые? Только не ведает, где они, нот и завлекает...»
Поводырь пересек лесную прогалину и скрылся в чаще. Клепа ринулся ему наперерез. Внезапно стоны прекратились, из-за кустов донесся громкий разговор. Лесовик прислушался: говорили по-русски. Видимо, замысел предателя удался: кто-то из беглых вышел к нему из чащи.
«Скорее упредить их!..» — решил Клепа.
И пошел на голоса. Кричать не стал — могли услыхать ордынцы, что притаились где-то рядом. Он молча продирался через густые заросли кустарника. Выбравшись наконец из них, увидел саженях в двадцати беглых тарусцев. Мужики, бабы, детишки тесным кругом обступили странника, который, размахивая руками, что-то рассказывал им. Рыжий перемахнул через поваленную буреломом ель, но поскользнулся и упал. Ударился головой о ствол и потерял сознание.
Он пришел в себя, когда солнце уже село. Лил сильный дождь. Холодные струи воды освежили гудящую голову. Очнувшись, почувствовал такую сильную боль в затылке, что некоторое время пришлось лежать не шевелясь. Наконец заставил себя сесть, коснулся рукой головы, поднес ладонь к глазам, она была в крови. Тогда лесовик оторвал кусок от рубища и кое-как перевязал рану. Держась за дубок, встал. Перед глазами поплыли кусты и деревья, но он покрепче ухватился за ствол и не упал. Когда голова перестала кружиться, Клепа огляделся, побрел вперед, где находился стан беглецов. Однако там в его помощи уже не нуждались... Тарусцев застигли врасплох: разбросана нехитрая утварь, изрублены тела мужиков...
Сумерки наступили в лесу рано. В полутьме Клепа с трудом отыскал кусты, где оставил Сеньку. Окликнул его, но парнишка не отозвался. Тогда он, обшарив орешник, громко позвал: «Сенька! Сенька!..» — но ему снова никто не ответил. Может, лесовик и не стал бы беспокоиться, сам наказал отроку, чтобы уходил, если он скоро не вернется, но вдруг наткнулся на поломанные ветки орешника. Постоял в раздумье, «Возвращаться без Сеньки, ничего не поведав про полон?!.»
У проселка было светлее, на мокрой земле виднелись следы пленников и татар. Клепа вышел на тропу и быстро зашагал по ней.
ГЛАВА 14
Они намерились уже выехать на поляну, как вдруг Василько, ехавший впереди, резко остановил коня. Федор подъехал к нему, хотел было спросить, что случилось, но услышал отдалённый конский топот. Спрыгнул с лошади, опустился на колени, припал ухом к земле. Поднявшись,
молча кивнул тарусцу. Воины углубились в лес, привязали там коней и вернулись обратно. Взобравшись на дуб у обочины, засели там, где листва погуще.
Топот усиливался. Уже слышны стали голоса людей. На тропе появилась дюжина вооруженных ордынцев: они ехали с опущенными поводьями и громко переговаривались между собой. Тропа за ними была пуста — полон следом не шел.
Внимание Федора привлек один из всадников. Под долгополым татарским халатом — грязная белая рубаха, на ногах — русские сапоги с короткими голенищами, лицом не схож па ордынца. Порубежнику показалось, что он его уже где-то встречал. Присмотрелся повнимательнее — и узнал: вроде бы Енишка!.. Вспомнил плен, драку на монастырском дворе, Серпухов... И на подворье коломенского воеводы, видать, был он!
«Ах ты ж, змей лютый!» — заскрипел зубами порубежник.
Рывком снял лук, достал стрелу, прицелился, но тетину не спустил. Уж больно много было татар, и осмотрительный порубежник решил не рисковать...
Айда за ними!—предложил Федор Васильку, когда конский топот замер в отдалении.— Они, должно, на моравский шлях правятся, а мы поедем чащей напрямую/ и успеем засаду учинить.
Добро,— согласился тарусец.-- «Языка» бы-от взять.
Тарусец первым спрыгнул на землю. Федор хотел подать ему свой лук, чтобы слезать было сподручней, как вдруг на противоположной стороне тропы зашевелились кусты орешника. Появились лошадиные морды, затем фигуры ордынских всадников. У первого из них поперек седла лицом вниз лежала женщина. Руки и ноги ее были скручены арканом, темно-русая коса свисала до земли* разодранная рубаха с вышитыми рукавами сползла с плеч, обнажая спину.
Татары медленно выехали на тропинку. Всадник без ясыря визгливо что-то выкрикивал, норовил ухватить пленницу за косу, второй ордынец отмахивался плетью, бранился глухим баском. У дуба, где затаились порубежники, нападавший загородил дорогу, поставил коня поперек тропы. Вцепился в женщину, потащил к себе. Соперник пыхтел, но держал свой ясырь крепко. Пленница застонала, заголосила. Тогда Василько, выхватив кинжал, метнулся к ним, ударил насильника в спину. Федор, ломая ветки, свалился на второго, стащил его с седла, подмял. Тарусец успел подхватить падавшую с коня пленницу, бросился к Федору, едва уговорил его не убивать татарина, оставить в живых. Развязали пленницу, скрутили той же веревкой ордынца, засунули ему в рот кляп.