Заботы пятьдесят третьего года
Шрифт:
Сам полистал бумажки из канцелярской папочки, еще полистал, останавливаясь на особо заинтересовавших местах, закрыл папочку, встал, прошелся по кабинету и спросил, не глядя на Смирнова:
– И что вы предлагаете?
– На ваше усмотрение, - с трудом выдавил из себя еще одно непотребство Александр.
– Убийство раскрыто и я могу рапортовать начальству.
– Сам все ходил по ковру, стараясь наступать на симметричные части узоров. Спел задумчиво: - "Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!"
– Так что
Сам наконец посмотрел на Александра и сказал совсем о другом:
– А ведь справились мы, Саша, справились! Вернули покой Москве. Когда они к нам явились, а имя им - легион ей-богу, страшно стало! Но, как говорится, глаза страшатся, руки делают. Сделали наши ручки, сделали! Ну, согласись!
– Так ведь то шпана была. Она количеством брала.
Сам заржал, как стоялый конь. Александр глянул на него вопросительно.
– Сынок мой, поэт хренов, все один стишок гундосит последнее время беспрерывно. Свой ли, чужой - не ведаю:
Наивное трюкачество
Стараться ради качества.
Нам более приличиствует
Бороться за количество.
– Гимн нашей отчетности, - мрачно изрек Александр.
– А ты что - против отчетности? Насколько я понимаю, ты пришел ко мне, чтобы закрыть дело и чтобы в твоей отчетности полный ажур был.
– И в вашей.
– Не хами начальству. Впрочем, и в моей тоже. Концов рубить много придется?
– Достаточно.
– Давай по порядку.
– Убийство по решению правила. Кто инициатор толковища, тот, по сути дела, и сообщник преступления, соучастник убийства. Колхозник только тупой исполнитель.
– У тебя же по этому правилу ни черта нет. Одна, брат, теория. Давай дальше.
– Правило собиралось явно по меховому делу. Когда его разматывали, совсем забыли про исчезнувшие контейнеры, удовлетворились найденным, а из-за этого немалого остатка могут быть отнюдь не малые, выходящие на чистую уголовщину, преступления.
– Достаточно убедительная гипотеза. Но гипотеза! Еще что?
– Существование неизвестного лица, разработавшего операцию со складом, объединившего всю эту разношерстную компанию и, по всей видимости, обладающего не найденными нами ценностями.
– Так сказать, профессор Мориарти. Это из Шерлока Холмса, Саша.
– Если бы, Иван Васильевич.
– Теперь предполагаемые выходы на связи.
– Стручок.
– Ноль. И ты сам знаешь, что ноль.
– Одноделец Васин.
– Шестерка, которую при таком повороте событий не задействуют никогда.
– Шофер грузовика Арнольд Шульгин.
– Или знает все, или ничего. Девяносто девять шансов из ста, что был тогда использован втемную и не знает ничего. Третий ноль, Саша. Два ноля это сортир, а три... Прямо уж и не знаю, как назвать все это.
– Значит, будем рубить концы?
– догадался Смирнов.
– Нам было поручено расследовать убийство в Тимирязевском лесу. Выяснили, что сводя свои счеты, один амнистированный уголовник застрелил другого амнистированного уголовника.
– А вдруг опять стрелять начнут?
– Из чего? Среди них бродил только один ствол.
– Будет охота, найдут, из чего стрелять.
– Начнут стрелять - станем искать стрелявших. Что еще у тебя, Смирнов?
– Кто перевернул труп?
Сам разозлился. Подошел к своему столу, к креслу, но не сел, стоял, упершись руками в зеленое сукно. Постоял, подрожал ноздрями.
– Кто-то перевернул труп! Труп! А живого человека превратил в труп Николай Самсонов, по кличке Колхозник. Вот он-то и пойдет в суд. Вы свободны.
Смирнов вернулся к своим.
– Как дела?
– осторожно спросил Ларионов.
– Оформляйте все для передачи в прокуратуру.
– Гора с плеч!
– Казарян рухнул на стул, показывая, какое он испытывает облегчение.
Смирнов сказал:
– Пойдем ко мне.
...В его кабинете уселись на привычные места. Смирнов погладил рукой пустой стол, признался:
– Дурацкое ощущение, что что-то не сделал. А делать нечего.
– Как это нечего?
– удивился Ларионов.
– Дел - навалом.
– Тогда излагай, - решил Смирнов и зевнул.
– Ограбление квартиры нумизмата Палагина, - начал Сергей, но Александр сразу же, азартно, забыл даже, что спать хочется, перебил:
– Квартирами пусть район занимается!
– Письмо Комитета по делам искусств, - пояснил Казарян.
– Коллекция Палагина - монеты, среди которых даже древнегреческие медали, ордена, имеет государственное значение.
– Комитет по делам искусств, Союз писателей, ансамбль песни и пляски - все наши начальники! Дожили!
– разрядился Смирнов и спросил спокойно: Ну и что там с нумизматом?
– Старичок забавный, - заметил Казарян.
– С ходу меня достал. Оказывается, с папулей моим приятели. Вчера, как тебе известно, я домой изволил поздно вернуться, а он у нас сидит, меня ждет. Мой Сурен уже носом клюет, ранняя птичка, но Палагин, интеллигент хренов, не уходит, ибо волнует его только одно: как бы преступники золотые его и серебряные раритеты по глупости не переплавили.
– По делу, - прервал его Смирнов.
– А я - по делу, - обиделся Казарян, - нам его раритетами вплотную заниматься придется. Так что все это прямо дела касается.
– До вчерашнего дня дело это вел район, - прекращая пикировку, дал вводную Ларионов.
– И, надо отдать им должное, вел грамотно и толково. Дверь вскрыта, когда дома никого не было. Палагин находился на заседании своего комитета, общества, то бишь сдвинутых по фазе нумизматов, а дочка (он вместе с дочкой живет, старой девой) гостила у брата в Люберцах. У того жена заболела, сидеть с детьми некому было. Взята не вся коллекция, только самая ценная ее часть. Барахло не тронуто, знали, где и что лежит. Палагин поначалу и не догадывался, что его обокрали.