Забудь о прошлом
Шрифт:
— Я помешал?
— Нет, что ты!
— Это то, что ты написал на Палевой? — спросил Дан, наклоняясь над столом. — А можно и мне прочесть?
— Тут еще масса работы, — сказал Маран. — Надо довести до ума. А на это нужно время.
— У нас отпуск, — сообщил Дан.
— Две недели. Этого мало.
— Ты бы бросил все эти глупости и вернулся к своему призванию, — сказал Поэт. — Конечно, написав эту вещь, ты в некотором роде заплатил свой долг Мастеру, но…
— Мой долг Мастеру неоплатен, — возразил Маран без каких-либо признаков пафоса.
— Почему же? Вот если ты займешься тем, чему он тебя учил…
— Может, тебе действительно стоило б оставить Разведку и все, что с ней связано, и взяться за перо? — сказал Дан, внутренне холодея от мысли, что вдруг это случится на самом деле.
Маран задумчиво поглядел на него.
— Ты бы этого не хотел, — заметил он проницательно, помолчал и добавил: — Боюсь, что от этого наркотика мне уже не отвыкнуть.
— Какого наркотика? — не понял Дан.
— Постоянная готовность. Собранность физических и душевных сил. Риск. Преодоление. Открытия. Озарения… Но посмотрим, — заключил он без всякого перехода и стал собирать со стола разбросанные листы.
— Нет, — сказала Ника. — Я этого не вынесу.
Дан подошел к ней и посмотрел в просвет между неплотно задернутыми занавесками на задумчивого Марана, прохаживавшегося в обширном холле — десять шагов в одну сторону, десять в другую. Небольшой двухэтажный дом, снятый Никой в их отсутствие, был из недавно построенных оригинальных жилищ, в которых комнаты располагались на антресолях, а пустая сердцевина верхнего этажа добавляла превращенному в огромный зал нижнему воздуха и пространства.
— Чем он тебе мешает? Он же ходит совершенно бесшумно.
— Не корчи из себя идиота! При чем тут шум? Скажи мне, он долго собирается мучить ее и себя?
— Сама виновата, — упрекнул ее Дан. — Привезла бы ее в порт.
— Я бы привезла. Но ваш драгоценный шеф специально снялся с орбиты в другую сторону, чтобы не дать им встретиться.
— Что за чушь! Разве он запретил ей ехать в космопорт?
— Дан, прекрати! Она поехала бы встречать отца, но не Марана.
— Почему?
— Потому!
— Не понимаю.
— Натура, — сказала Ника. — Характер. Опять не понимаешь? Женская гордость. Она и так сделала нечто выше своих сил, отдав ему этот медальон.
Она снова выглянула в холл.
— Ну же! — сказала она шепотом. — Мужчина ты в конце концов или нет?
— В том-то и дело, что да, — усмехнулся Дан. — Я же тебе говорил, в Бакнии, да и вообще, наверно, на Торене, если судить по тому, что я видел в Дернии, право выбора принадлежит женщинам.
— Но тут не Бакния! Пойди и скажи ему, что тут все наоборот!
— Да он знает.
— Уже десять часов! Сейчас проснется Поэт, и все. Отвлечет его…
— Не думаю, чтобы он способен был от этого отвлечься. Видела б ты, какой у него был разочарованный вид, когда он вышел на трап и осмотрелся.
— Конечно! — ядовито сказала Ника. — Он ожидал, что она примчится в порт и сделает сакраментальное предложение души и тела, а ему останется только важно кивнуть. Не на ту напал! — Она снова выглянула в щелку. — Дан! Это невозможно. Надо что-то предпринять!
— Что?
— Что? Черт бы вас, мужчин, подрал! — Ника решительно подошла к столу и сердито распахнула альбом с визитками. Вытащив одну, она вернулась к окну и отдернула занавеску.
— Маран! — крикнула она. — Маран! Держи! — И когда тот поднял голову, кинула ему карточку и сразу же снова задернула занавеску. Впрочем, отойти от просвета она не подумала, и Дан после минутного колебания пристроился за ее спиной.
Маран повертел карточку в руках и сунул в карман. И продолжил свое хождение. Ника в отчаяньи всплеснула руками, и тут Маран наконец решился. Он взял с журнального столика пульт и торопливо набрал код, потом повернулся к экрану. Экран находился прямо под окном, так что сверху его видно не было, зато они могли видеть лицо Марана. Впрочем, он был такой же, как всегда, стоял и смотрел на экран, минуту, две, три, и Дан даже не сумел по его лицу определить момент, когда на вызов ответили. Он стоял молча, и Дан уже усомнился, что ему вообще ответили, когда он спросил:
— Где и когда?
Ответа они не расслышали, но буквально через минуту Маран выключил видеофон и крикнул:
— Дан! Дан, одолжи мне свой флайер!
— Возьми мой, — ответила Ника и немедленно бросила Марану ключи, у Дана возникло даже ощущение, что она держала их чуть ли не в руке. — Ты надолго? Когда тебя ждать? Ночью будешь?
— Нет, — ответил Маран после крошечной паузы.
Когда он вышел из дома, Ника перебежала к окну напротив, выходившему в сад, открыла его и высунулась.
— Иди сюда, быстро! — сказала она, и когда Дан подошел, подвинулась. — Смотри!
Дан выглянул. Флайер стоял в полусотне метров от дома, на посадочной площадке, где его ночью оставила Ника, поленившись завести в гараж, а может, и нарочно, кто ее знает, и Маран, который прошел через холл и спустился с крыльца неспешным шагом, обогнув угол дома, вдруг сорвался с места и побежал по ведущей к площадке дорожке в темпе хорошего спринтера.
Он рванул дверцу, и чуть ли не через несколько секунд флайер взмыл вертикально вверх.
Ника повернулась к Дану и раскрыла объятья.
— Вот теперь, Дани, — сказала она, — я совершенно счастлива.
— Конечно, Маран вполне заслужил немного земного счастья, — сказал Поэт, нежно поглаживая бокал с коньяком. — Земного счастья! Смотри-ка, получился интересный каламбур… Но боюсь, что для него это еще один повод остаться здесь. Он и так не очень-то рвется домой…
— Почему? — спросила Ника.
— Он сердит на бакнов. Ему кажется, что бакны соскучились по войне, и ему это не нравится. Каково? Человек, который одним росчерком пера — в буквальном смысле слова! — вооружил смертоносным оружием всю Торену, возмущен тем, что кто-то не считает это оружие бутафорией. Парадокс? Но таков уж мой друг Маран, и при мысли о том, что он будет творить свои парадоксы на другом конце Вселенной, мне хочется плакать. — Он допил коньяк и протянул бокал Дану. — Налей еще. Придется мне, видно, в самом деле заняться доставкой коньяка на Торену, так, по крайней мере, буду иногда сталкиваться с Мараном здесь.