Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Шрифт:
На Типпельскирха сообщение Гроскурта произвело сильное впечатление; он переслал этот материал Гальдеру вместе со своими комментариями. Но для начальника штаба сухопутных сил в этом сообщении не было ничего нового. За линией фронта, на занятой территории уничтожение польского населения идет уже в таких масштабах, сказал он, что командованию сухопутными силами придется, вероятно, решительно вмешаться и положить этому конец. Гитлер и Геринг решили уничтожить и истребить польский народ. Остальное (из сказанного Гальдером?), по словам Гроскутра, нельзя не только записать, но даже и помыслить об этом.
1 сентября 1939 года Браухич выпустил воззвание к польскому народу, в котором торжественно провозглашалось: «Вооруженные силы Германии не считают мирное население Польши своим врагом. Все положения и нормы международного права будут безусловно уважаться и выполняться». В своем отношении к мирному населению германская армия в значительной степени выполняла эти обязательства, чего никак нельзя сказать о подразделениях СС, вошедших в Польшу вместе с вермахтом; также мало что свидетельствовало об «энергичном вмешательстве» со стороны военных, чуть ли не обещанном Гальдером. Канарису лишь оставалось попытаться заручиться поддержкой ОКВ в этом вопросе. 12 сентября 1939 года он позвонил Кейтелю, правда, скорее всего, просто для очистки совести, чем с серьезной надеждой оказать какое–либо реальное воздействие на главного лакея Гитлера [110] .
110
Одним из излюбленных прозвищ Кейтеля в устах тех, кто испытывал презрение к нему, было Лакейтель.
«Я отметил, – записал Канарис в своем дневнике, – что мне известно о планируемых в Польше массовых казнях, в особенности о планах истребления знати и духовенства». Далее Канарис высказал опасение, что во всем мире ответственность за это будет возложена на вермахт, поскольку все это будет происходить у него на глазах. Кейтель в ответ лишь сказал, что Гитлер уже принял решение и Браухичу было разъяснено, что если вооруженные силы хотят быть в стороне от всего этого, то они должны смириться с тем, что вся работа будет проделана СС и гестапо, и не мешать им.
Руководство СС было фактически против того, чтобы устанавливались какие–либо сроки для окончания польской кампании. 19 сентября 1939 года Гейдрих сообщил полковнику Вагнеру о предстоящей «зачистке» евреев, интеллигенции, духовенства и знати, подчеркивая при этом, что стоящая перед СС задача должна быть доведена до сведения армии. Вагнер немедленно доложил об этом Гальдеру, который сделал следующую запись в своем дневнике: «Армия настаивает на том, чтобы зачистка была завершена до того времени, пока армия не покинула страну и власть не перешла в руки устойчивой и стабильной гражданской администрации. Начало декабря».
Из этого и других свидетельств может показаться, что, хотя Гальдер и Браухич и были в курсе тех ужасных событий, которые происходили в Польше, они старались не касаться этой темы, чтобы не поставить себя в затруднительное положение. Что касается Гальдера, то такой вывод по отношению к нему во многом был бы несправедлив. Его действия объяснялись, по крайней мере тем, что, по его мнению, еще не наступило время для переворота, поскольку речь могла идти только о свержении Гитлера, который отдавал соответствующие приказы Гейдриху. Также, давая трехмесячный срок до перехода власти в руки гражданской администрации, Гальдлер оставлял определенное время для того, чтобы постараться предпринять соответствующие меры и шаги. Что же касается того, что сделанная запись в дневнике может показаться довольно бесчувственной, с учетом того, что происходило в Польше, то следует помнить, что это был служебный дневник, который был не местом для выражения каких бы то ни было чувств, в том числе и по этому поводу. Является весьма распространенной ошибкой сравнивать сохранившиеся документы оппозиции с личным дневником Гроскурта, в котором он мог себе позволить дать выход своим чувствам и высказать все, что он думал по поводу тех или иных отвратительных деяний нацистов. Особенно это касается дневника Гальдера, который лежал в открытом виде на его рабочем столе и, соответственно, в котором он не мог делать записи, выражающие его чувства или содержащие морально–этические оценки происходящего, тем более если что–то вызывало у него откровенное отвращение и возмущение. Противоположным примером является дневник Канариса, из которого случайно сохранились лишь отдельные выдержки, которые показывались им его сотрудникам. Цель этого дневника, который когда–то был весьма объемистым, состояла в том, как Канарис часто говорил друзьям, чтобы показать, «как преступно начиналась война и каким некомпетентным и непрофессиональным было осуществляемое Гитлером руководство».
Канарис в основном записывал в дневник то, что видел или слышал, стараясь избегать каких–либо личных оценок. Поэтому, когда его дневники попали в руки тех, кто арестовал его после попытки покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, они принесли им мало пользы. Также следует иметь в виду, что те документы, которые не были уничтожены членами оппозиции, были менее компрометирующими их в глазах режима и в значительно меньшей степени раскрывали их планы и мысли по сравнению с теми документами, которые были уничтожены. Поэтому их содержание более «будничное»; там нет слишком ярких и образных оценок и интересных мыслей, а также слишком жесткой и откровенной критики.
Безусловно, ОКХ было в курсе тех зверств и преступлений, которые обрушились на польский народ, ежедневно принося ему неисчислимые бедствия и страдания. Информация в ОКХ поступала напрямую от полковника Вагнера, в подчинении которого находилось в том числе и Управление военной администрации. Руководитель этого ведомства полковник Шмидт фон Альтенштадт, одним из сотрудников которого был граф Клаус фон Штауфенберг, уделял большое внимание сбору информации о деятельности СС в Польше. Ясно, что речь шла и об информации, которая не сообщалась в официальных сводках, направляемых СД в это ведомство.
Другой информационный поток шел по линии абвера. Канарис лично посетил ставку командования генерала Листа на юге Польши в сентябре 1939 года, где узнал о массовом истреблении евреев в этом районе. Рассказывавший ему об этом начальник войсковой разведки с возмущением и презрением говорил о тех, кто «демонстрировал свою «смелость» на беззащитных людях» вместо того, чтобы сражаться на фронте. После этого Канарис направил указание всем отделениям абвера еще более активно выполнять ранее данное им распоряжение и срочно информировать его о любых «действиях, превышающих военную необходимость», под которыми недвусмысленно подразумевались зверства и беззакония. Материалы на эту тему в виде устных сообщений, фотографий и кинохроники поступали буквально пачками. Наиболее впечатляющие из этих материалов использовались Канарисом для оказания воздействия на тех военных, которых он хотел побудить к более активным действиям по организации и осуществлению переворота.
Гальдер и Браухич со все возрастающим подозрением воспринимали информацию о зверствах в Польше, получаемую с Тирпиц–Уфер; по их мнению, этот «информационный вал» представлял собой умышленное преувеличение и сгущение красок. Для того чтобы узнать действительную обстановку на оккупированной территории, Гальдер направил в Польшу майора Коссмана. Коссман вернулся 29 октября 1939 года и подтвердил самые худшие предположения; он был настолько потрясен и обескуражен, что заявил по возвращении, что намерен сразу же уволиться из армии, как только окончится война. Таким образом, даже если Гальдер и Браухич пытались «замести сор под ковер», они не могли не знать о его наличии. Давление на ОКХ одновременно с нескольких сторон содействовало тому, что главное командование сухопутных сил предприняло попытку восстановить на Востоке контроль военных на оккупированных территориях в соответствии со всегда существовавшими традициями. 17 октября в 13.00 Вагнер позвонил Кейтелю и представил список требований относительно «сохранения военной администрации». Если суммировать, эти требования сводились к трем основным пунктам: во–первых, высшие властные полномочия должны принадлежать главнокомандующему сухопутными силами, причем они не могут быть ограничены посредством предоставления особых полномочий другим ведомствам; во–вторых, назначение гражданских должностных лиц должно производиться только главнокомандующим по представлению соответствующих министерств и руководителя гражданской администрации; в–третьих, любые принудительные перемещения населения могут осуществляться только по согласованию с главнокомандующим сухопутными силами или командующим Северо–Восточной группой войск при должном учете военных потребностей и требований военной обстановки.
Эти требования были сугубо профессиональными, и могло показаться, что вызваны они были опасениями лишиться властных полномочий и их главная цель состоит в том, чтобы эти полномочия защитить. Нет вроде бы и намека на то, что эти требования направлены на то, чтобы пресечь грабежи и массовое истребление населения, творимые СС. Однако с учетом тех споров и трений по этому вопросу, которые «за кулисами» происходили в ОКХ, вполне можно предположить и даже утверждать, что главной целью этих требований являлось поставить под контроль деятельность СС.