Заговор против маршалов. Книга 1

Парнов Еремей Иудович

Витовт Путна преодолел прихлынувший к горлу го­рячий накат. Вслед за Тухачевским он отдал честь и по­жал руку помощнику начальника генерального штаба Жеродиа, поздоровался с авиатором Келлером, замести­телем шефа Второго бюро полковником Гошэ. Потом вместе с работниками полпредства к ним подошли воен­ный атташе Венцов и Васильченков, представлявший авиацию. Из толпы, сдерживаемой цепью жандармов, летели приветственные выклики, церемониал был на­рушен, всеми владело нервное оживление.

Путна и сам не понимал, отчего вдруг так

по-юношески разволновался. За девять лет военно-дипломатической службы в Берлине, Токио, Лондоне, казалось бы, всякое было, а тут, в Париже, дал слабину. И вовсе не потому, что по воле судьбы и в соответствии с междуна­родным протоколом Марсельеза слилась с Интернацио­налом. Внешний повод, не более. Все реже и глуше от­кликались на это потайные струны. И вот, поди же, как память тревожно взметнулась, угнетенная стойкой го­речью разочарований, как, разворошив догорающие уголья, пахнула опасливым чадом в глаза.

Привычным усилием Путна заставил себя отклю­читься от личных переживаний. Процедура взаимных представлений закончилась. Теперь каждое слово име­ло значение. Недаром газетчики и кинохроникеры замк­нули военных в плотное кольцо. Поминутно вспыхивал магний.

Втянутый, почти помимо воли, в непринужденно за­вязавшуюся беседу, комкор позавидовал безмятежному спокойствию Тухачевского.

Равно приемля темпераментную жестикуляцию на­чальника штаба воздушных сил Келлера и чопорную сдержанность военного разведчика Дювернуа, Михаил Николаевич непринужденно завладел инициативой.

— Судя по вашим словам, господа,— сказал он, одобрив намеченную программу,— мы уже приступили к работе?.. Лично я нисколько не возражаю. Если Компьенское перемирие могло быть подписано в железно­дорожном вагоне, то чем плох этот замечательный вок­зал для нас, солдат, да еще и союзников?

Приправленный шуткой комплимент был встречен одобрительными улыбками. Красный полководец опре­деленно оправдывал ожидания.

«Великолепное понимание духа истории...» — репор­теры торопливо заполняли блокноты стенографиче­скими завитушками.— «Аристократические манеры по­томка прославленных генералов...» «Безупречная речь воспитанника Дидро и Монтеня...»

С разных сторон посыпались вопросы.

— Потом, дамы и господа,— генерал Жеродиа повелительным жестом разомкнул окружение.— Про­шу,— он предупредительно указал дорогу зажатой в руке перчаткой.

Сцепив локти, жандармы образовали проход.

— Вы уже знаете, что ваш визит вызвал заметную нервозность в Берлине? — спросил Жеродиа по пути к машинам.

— «Владыка Журнализм, ведущий свистопляску, глупец, кому дано при помощи столбцов дурачить по утрам три тысячи глупцов»,— процитировал маршал.— Это из Альфреда Мюссе, мой генерал... Политику в наш век все-таки определяют самолеты, а не краси­вые слова.

— Совершенно с вами согласен! — обрадовался ге­нерал Келлер.— Буду рад продемонстрировать высоким гостям искусство наших пилотов в небе Шартра.

— Почему именно самолеты? — осторожно поинте­ресовался полковник Гоше.— Не танки, не газы?

— В непосредственной связи с вопросом о нервозно­сти,— мгновенно отреагировал Тухачевский.— На ко­нец прошлого года в Германии было произведено четыре тысячи пятьсот единиц. Есть о чем призадуматься.

— Этот вопрос наверняка будет поднят на встрече с нашим министром. Генерал Венцов, надеюсь, распола­гает программой? — Жеродиа обернулся к военному атташе.

— Так точно, господин генерал. Спасибо за любез­ность.

— Тогда все в порядке. До скорой встречи, господа. Увидимся в военном министерстве.

Тухачевский уже стоял возле открытой дверцы авто­мобиля, когда на стоянку, прорвав оцепление, влетела молодая энергичная дама.

— Два слова для агентства «Гавас»! — выпалила она на одном дыхании.— В виде исключения, маршал!

— Сожалею, сударыня,— Михаил Николаевич пре­дупредительно обернулся.— Как человек военный, я лишен возможности дать интервью.

— А если вопрос не политического характера? — запахнув коверкотовое пальто, помятое в легкой пота­совке с полицией, она оборвала висевшую на нитке пу­говицу и обезоруживающе улыбнулась.— И не воен­ного?

— Тогда ничего не поделаешь, придется подчинить­ся. Слушаю вас, мадам.

— Я читала, что маршал обожает женщин. Это правда?

Стоявшие рядом французы встретили вопрос жизне­радостным смехом. Сотрудники советского полпредства, растерянно переглянувшись, полезли в машины.

— Боюсь, что так, прекрасная парижанка,— скры­вая улыбку, Тухачевский слегка поклонился.— Но не судите слишком строго грешников вроде меня.

— Никогда в жизни! — просияла она, сразу по­хорошев.— На таких грешниках держится наш жал­кий мир.

Репортаж (вместе со снимком маршала и интервью- ерши) появился в вечернем выпуске «Фигаро». Про­странное описание церемонии встречи заключали сле­дующие слова:

«Каюсь, ибо грешен,— с чарующей улыбкой при­знался мне синеглазый красавец маршал.— Но кто спо­собен устоять перед шармом «парижанки»?

За утренним чаем в полпредстве на рю Гренель По­темкин подсунул газету Михаилу Николаевичу, отчерк­нул ноготком нужный абзац и, сладострастно прищурясь, молвил:

— Гривуазно.

— Любопытная, однако, интерпретация,— хмыкнул Тухачевский, отставляя золоченую тарелку с гербом. Благодарю за угощение, Владимир Петрович. И почему «Фигаро»? Она назвалась из «Гаваса»?

— В «Гавас» пошло одно, сюда продала другое, если, конечно, не наврала. Тут это, знаете, водится... Но вы, дорогой мой, не огорчайтесь. Ничего страшного. Можно сказать, даже на пользу дела. Французов хлебом не корми, но дай изюминку. Сейчас популярность важна, как никогда. Главное — произвести впечатление на про­стых людей. Они здорово давят на правительство. Я очень рад, что послали именно вас.