Заговорщица
Шрифт:
Шевалье чувствовал, что надо бы выбрать последнее. Он всегда с улыбкой умиления вспоминал о Югетте.
— В конце концов, — сказал себе шевалье, — во Франции еще есть дороги, да и в других странах их хватает… есть много мест, где я еще не бывал… И деревья вдоль дорог, и солнце в небе, и облака…
Пардальян подумал о дальних краях, о путешествиях, о приключениях… один, сам себе хозяин, сам себе господин… Он всегда сумеет поставить на место наглеца, помочь несчастному, защитить слабого… И шевалье де Пардальян улыбнулся…
Подъезжая к Парижу, Жан решил, что прежде всего он займется герцогом де Гизом. Следовало выяснить, каковы планы и намерения этого блистательного вельможи.
Прибыв в столицу как раз в то время, когда Фауста выехала в Блуа, Пардальян у первого же встречного узнал, что Гиза в городе нет.
— Ну что же! Поеду в Блуа! — сказал себе шевалье.
Но, похоже, перед отъездом шевалье задумал нанести кое-кому визит. Правда, на улицу Сен-Дени он не поехал. Он не хотел появляться в гостинице, опасаясь, что, встретившись с Югеттой, застрянет в Париже.
Итак, шевалье пересек Сену по мосту Нотр-Дам, проехал по улице Жюиври, а затем через Малый мост выехал на улицу Сен-Жак. В конце ее, недалеко от городской стены, Пардальян остановил коня. У монастыря якобинцев он привязал лошадь к столбу и постучал в ворота.
Открылось маленькое окошечко, и брат привратник спросил, что желает гость, подчеркнув, однако, что монастырь паломников не принимает. Пардальян ответил, что вовсе не просит приюта в святой обители, а хочет повидать одного знакомого. Услышав имя Жака Клемана, привратник вдруг засуетился, тут же распахнул ворота и предложил войти.
— А коня куда поставить? — спросил шевалье.
— Не волнуйтесь Отведем в конюшню к отцу настоятелю, там его покормят.
— Превосходно! — улыбнулся шевалье.
— Будьте любезны, подождите в приемной, а я предупрежу нашего доброго брата Клемана.
Привратник оставил посетителя под присмотром послушника и поспешно удалился. Но направился он не в келью Жака Клемана, а в апартаменты настоятеля Бургиня и доложил, что какой-то дворянин желает видеть брата Клемана.
Бургинь тут же решил, что посетитель послан кем-то из сильных мира сего для обсуждения с Жаком Клеманом великого замысла — убийства Генриха III. Настоятель распорядился немедленно препроводить визитера в келью монаха, хотя обычно монахи принимали гостей в приемной. Достойный отец настоятель рассчитывал выяснить, кто же явился к Жаку Клеману и о чем пойдет речь.
Следует отметить, что! Пардальян не обратил внимания на то, что его появление вызвало переполох в святой обители.
Брат привратник проводил шевалье по узким извилистым монастырским коридорам в келью Жака Клемана.
— Сюда проходите, пожалуйста, — и привратник указал шевалье на полуоткрытую дверь в келью.
Жак Клеман сидел за маленьким столиком и что-то писал. Как наши читатели знают, сын Алисы де Люс пользовался в монастыре неограниченной свободой, которой завидовали остальные монахи. Ему было дозволено держать в келье бумагу и чернила, а также читать.
Когда шевалье вошел, монах обернулся на звук шагов, увидел гостя и очень обрадовался. Он бросился навстречу Пардальяну, раскрыв объятия.
— Хвала Господу! — воскликнул Жак Клеман.
Голос его звучал возбужденно: так часто говорят люди, страдающие нервной болезнью, не знающие душевного спокойствия.
— А до вас нелегко добраться! — улыбнулся шевалье и пожал руку молодому монаху. — Позвольте, я сяду.
Пардальян отстегнул шпагу, присел на краешек кровати и огляделся:
— Как вы здесь можете жить! Похоже на склеп… ведь вы же относитесь к числу чувствительных натур… Посмотрите на вашего доброго брата привратника! Судя по его физиономии, он не из тех, кто заживо хоронит себя в обители, отказываясь от мирских радостей.
Клеман горько улыбнулся:
— Ах, дорогой друг, вы — словно луч солнца, проникнувший в мою темницу. Едва вы вошли в келью, как в ней все ожило. Не скрою, монастырь — место печальное.
— Зачем же вы остаетесь здесь?
— Это не моя воля. Я вырос в обители и всегда жил в монастырях. Я никуда не могу уйти, так решила судьба. Так плющ, выросший у подножия дерева, обвивает именно это дерево. Куда ему еще деться?
Они помолчали, потом шевалье спросил:
— А чем вы занимались, когда я вошел? Я прервал вашу работу?
Жак Клеман густо покраснел и ничего не ответил.
— Хорошо, хорошо, — успокоил его шевалье. — Не хотите говорить — не надо. Я не интересуюсь вашими секретами.
Но шевалье все же бросил быстрый взгляд на разбросанные по столу листы и не смог скрыть своего удивления:
— Простите мою нескромность, но ведь это стихи! Вы никогда не говорили, что любите поэзию…
Действительно, молодой монах писал стихи.
Шевалье довольно бесцеремонно взял один лист и пробежал его глазами.
Монах заметно смутился.
— Однако! — воскликнул шевалье. — Какой пыл… разумеется, религиозный пыл! Я думаю, речь идет о любви к Господу? И к Марии?.. Это к какой же Марии… неужели к Богоматери, богохульник вы этакий?
Монах смертельно побледнел.
— Я иногда развлекаюсь, сочиняя светскую поэзию, — пролепетал он.
Шевалье еще раз прочитал стихи, и тут его осенило.
«Конечно же, это Мария де Монпансье! — подумал он. — Эти страстные признания адресованы герцогине Марии де Монпансье, сестре Гиза!»
И Пардальян сразу все понял:
«Так вот откуда у него такая ненависть к Генриху III! Его попросту толкают на преступление… И я знаю, кто убедил этого несчастного убить короля Франции!»
— Ну что же, — спокойно заметил шевалье, возвращая стихи, — я не любитель поэзии, но, по-моему, написано превосходно. Думаю, особа, которой они адресованы, разделит мое мнение.
Монах взял лист бумаги и спрятал в складках рясы.
— Скажите, — спросил шевалье, — вы наконец оставили те мрачные замыслы, о которых мы говорили когда-то в Шартре?