Заговорщица
Шрифт:
Через час после отъезда Жака Клемана и Пардальяна еще один человек выехал из ворот монастыря. Это был уже известный нашим читателям брат привратник. По приказу настоятеля Бургиня привратник (а звали его брат Тимоте) отправился в Блуа, оседлав крепкого мула. Монах вез спрятанное под рясой письмо, адресованное герцогине де Монпансье.
Осторожный настоятель посоветовал монаху ни в коем случае не обгонять двух всадников, скакавших впереди в том же направлении. Совет, впрочем, бесполезный — маловероятно, чтобы монах на муле мог нагнать всадников, ехавших
Но оставим пока Жака Клемана, Пардальяна и брата Тимоте — пускай себе спокойно едут к своей цели, а мы тем временем вернемся в Блуа, в покои короля.
Прошла уже неделя с тех пор как Моревер вручил Екатерине Медичи письмо и получил взамен вексель на пятьсот тысяч ливров с выплатой на известных нашим читателям условиях.
Всю эту неделю старая королева думала, колебалась, внимательно следила за Гизами и их сторонниками, надеясь по их лицам прочитать тайные мысли.
Наступило воскресенье, двенадцатое ноября. От Луары к холмам поднимался туман и расползался по улицам Блуа. Город был пустынен, а в замке кипела жизнь, и короля осаждали толпы придворных.
К великому удивлению всей свиты — как сторонников короля, так и приверженцев Гиза — из Ля Рошели прибыл гонец. Ненависть к гугенотам объединяла оба враждующих лагеря, и те и другие недоумевали, зачем сюда явился посланник короля Наваррского?
В знак доверия к Лотарингцам и своего расположения к ним король при всех вскрыл письмо Генриха Беарнского.
Выяснилось, что король Наваррский от имени всех протестантов, собравшихся в Ля Рошели, просил, во-первых, вернуть гугенотам конфискованное у них имущество и, во-вторых, предоставить им свободу вероисповедания.
Король прочел послание кузена вслух. Придворные возроптали, раздались неодобрительные возгласы, смешки и даже угрозы в адрес посланца. Тот стоял спокойно, ожидая ответа,
— Что же я должен передать моему повелителю королю Наваррскому? — осведомился гонец, когда шум утих.
— Передайте королю, — ответил Генрих III, — что мы обдумаем выдвигаемые им требования. Когда будет принято решение, мы поручим герцогу де Гизу, главнокомандующему нашими войсками, доставить ответ.
Эти слова были встречены приветственными криками — король, по сути дела, объявлял открытую войну гугенотам. А поведет войска Генрих де Гиз — опора святой церкви!
(Такой ответ повлек за собой непредвиденные последствия. Узнав о словах короля Франции, Генрих Наваррский выступил со своей армией в поход, рассчитывая завоевать силой то, в чем ему отказали.)
Посланник гугенотов холодно поклонился Генриху III и молча и решительно проследовал через ряды придворных. Даже самые нахальные и насмешливые расступались перед суровым протестантом. Звали посланца короля Агриппа д'Обинье.
Вот что произошло в этот ноябрьский вечер.
Король находился в прекрасном настроении: ему очень понравилось, что придворные встретили его слова одобрительными возгласами. Он пробыл в гостиной часов до десяти, беседуя в основном со сторонниками Лиги и оказывая всякие знаки внимания герцогу
Наконец Генрих III пожелал окончить прием. Королевские апартаменты опустели, Его Величество отправился к себе в покои.
Личный лакей подготовил постель для Генриха. Король разделся, накинул просторный халат и отослал слугу, сказав, что кликнет его, когда понадобится погасить светильники.
В этот момент к сыну вошла Екатерина Медичи. Генрих III всегда с тревогой и раздражением ожидал любой беседы с матушкой. Вот и сейчас на его лице появилась недовольная гримаса. Король даже и не попытался скрыть свое недовольство.
— Ах, мадам, — сердито проговорил он. — Я собирался посмотреть бумаги с требованиями, что выдвинули парижане, а потом лечь спать. Право, матушка, чего они только не просят! Совсем обнаглели! Вот соберу армию посильней, нагряну в столицу и наведу там порядок!
Екатерина молча села. Королева-мать, в черном платье, бледная, со светлыми, неподвижными глазами напоминала призрак. Увидев, что матушка расположилась в кресле, Генрих понял, что им предстоит долгая беседа. Он раздасадованно плюхнулся на стул и подумал: «Что ж поделать! Придется мне испить эту чашу до дна!»
Королева поняла, какие чувства обуревали ее ненаглядного сына. Она заговорила печально и взволнованно:
— Генрих, скоро меня не будет. Я избавлю вас от своего присутствия, моя смерть не за горами. Тогда, может, вы будете оплакивать меня. Тогда, наконец, вы воздадите должное матери, которая всю жизнь оберегала и защищала вас. Я любила вас, сын мой, несмотря ни на что, несмотря на вашу черную неблагодарность…
— Знаю, дорогая матушка, знаю, вы любите меня, — почти ласково сказал Генрих III.
— «Дорогая матушка!.. « — вздохнула Екатерина. — Как редко вы называете меня так, Генрих! Ваши ласковые слова — бальзам для моего бедного сердца… Да, я люблю вас, и люблю преданно. Но вы, Анрио, я знаю, равнодушны к собственной матери. Вы только терпите меня. И Карл, и Франциск были привязаны ко мне сильней, хотя их я не любила… И однако, — глухо добавила Екатерина, — я… я знала, что они умирают, но не стала спасать их… Я хотела возвести на престол вас, Генрих!
Екатерина опустила голову и продолжала чуть слышно, как бы беседуя сама с собой:
— Это мне кара, ниспосланная Богом!.. Шестнадцать лет я страдаю, каждый день, каждый час… Я страдаю, видя, что вы не любите, более того, вы боитесь меня… Генрих, знаете, что сказал мне ваш отец в первый день после свадьбы?
— Нет, мадам, но догадываюсь, что вряд ли он клялся вам в любви, — равнодушно произнес король и громко зевнул.
— Я была молода… почти ребенок… Я приехала из Италии радостная и счастливая. Я так мечтала увидеть Париж, я знала, что стану королевой в великой стране. Говорят, я была тогда хороша собой… Про моего супруга мне все твердили, что он истинный король, любезный и приятный человек. Я была готова полюбить его всем сердцем. Одно нежное слово, одна-единственная улыбка — и я стала бы счастливейшей из женщин!..