Заговорщица
Шрифт:
Итак, нас обвенчали, мы оказались одни в роскошной спальне, и я смотрела на своего супруга с трепетом и нежным волнением. Я вижу его, как сейчас… Генрих II, одетый в белый атлас, подошел ко мне поближе, склонился надо мной и минут пять пристально глядел мне в лицо. Я едва не потеряла сознание… А он брезгливо произнес: «Мадам, от вас же пахнет смертью!»
Генрих III побледнел, а Екатерина Медичи подняла голову и зловеще улыбнулась:
— Потом ваш отец вышел из спальни. И для меня началось тоскливое, жалкое существование, длившееся вплоть до того дня, когда копье Монтгомери
— Ах, матушка, матушка… — в замешательстве пробормотал Генрих.
Екатерина остановила его властным жестом.
— Я знаю ваши чувства. Воздержитесь от уверений в обратном. Ваш отец сказал мне когда-то: «От вас пахнет смертью!» Он был прав. Всю мою жизнь я стояла перед выбором: убить или быть убитой? Убить или умереть?
— Что вы хотите этим сказать? — воскликнул Генрих.
На короля напал безотчетный страх, такое с ним часто случалось в присутствии королевы-матери.
— Я хочу сказать, что всю свою жизнь мне приходилось убивать, чтобы не быть убитой. Я должна была убивать, чтобы не убили дорогих мне людей… И снова, снова мне придется пойти на убийство, чтобы остались живы вы, Генрих… мой дорогой, мой любимый сын!
На этот раз Генрих даже не попытался скрыть охвативший его страх.
— Меня опять хотят убить? — пролепетал король. — Я могу погибнуть?..
— Да вас бы уже сто раз убили, если бы меня не было рядом! И снова я поставлена перед страшным выбором. Если убьют вас, сын мой, я умру!
Генриха III била дрожь. Слова матери смертельно напугали короля. Екатерина всегда умела окружать себя атмосферой тайны, она умела вещать, как Сивилла-пророчица, и все эти высокие слова о жизни и смерти, произнесенные театральным тоном, производили неизгладимое впечатление на чувствительную натуру Его Величества.
— Итак, — продолжала старая королева с горькой улыбкой, — раз уж ваш отец заявил, что от меня пахнет смертью, мне приходится всей моей жизнью подтверждать его слова… а иначе тень покойного короля явится за мной ночью и утащит в могилу…
— Мадам; неужели вы верите, что мертвые могут восставать из могил и мучить живых?
— А почему бы нет? — загадочно ответила Екатерина.
Генрих III тревожно огляделся.
— Чего вы боитесь? — спросила королева. — Нет-нет, молчите, я все читаю по вашим глазам, Генрих! Вы опасаетесь, что к вам явится тень вашего брата Карла…
— Мадам, мадам! — пробормотал король, утирая ладонью пот со лба.
— Или тень Колиньи, или тех, кто погиб в великой резне… Успокойтесь, за их смерть несу ответственность я. И если когда-нибудь эти призраки восстанут из могил, то явятся они ко мне, а не к вам! Только ко мне, а я уж смогу встретить их, как подобает королеве!..
С этими словами старая женщина гордо выпрямилась. Она и сама походила на призрак. Генрих смотрел на нее с ужасом, к которому примешивалось невольное восхищение. Больше всего на свете он хотел, чтобы Екатерина немедленно ушла, но он не мог не признать, что от фигуры его матери веет трагическим величием.
— Итак, о чем мы говорили? —
Король пугливо перекрестился:
— Матушка, ради Христа, объясните, в чем дело!
— Я уже объяснила: если вы не хотите убивать, приготовьтесь к смерти.
— Убивать? Но кого?
— Тех, кто замышляет убийство короля!
— А кто они?
— Прочтите это! — ответила королева-мать.
Королева достала из складок широкого черного одеяния письмо и протянула его сыну. Это был тот самый документ, что доставил королеве Моревер. Кончив читать, Генрих повернулся к матери. Король был смертельно бледен, руки его дрожали.
— Значит, Гиз хочет убить меня, хотя и принес клятву верности? Письмо ясно указывает на это. «Смерть известной особы»… Конечно, он имеет в виду короля, не так ли?
Екатерина молча кивнула.
— Кто доставил письмо? — спросил Генрих.
— Один из дворян Гиза. Предатель… К счастью, таких хватает и в окружении герцога… Некто Моревер.
— Надо вознаградить этого человека!
— Он уже получил свое!
— И давно у вас это письмо?
Екатерина почувствовала, что страх в душе сына уступил место необузданному гневу.
— Неделю!
Она прикусила губу, раскаявшись в сказанном. Но поздно — Генрих уже по-своему истолковал ее слова.
— Неделю!.. Значит, письмо написано до того, как Гиз дал мне клятву верности!
— Да, но какое это имеет значение? Вы же верите, что он замышлял убийство, какая разница, когда он его замышлял? Осторожней, Анрио. Вижу, вы готовы все простить! Безумец, будьте предусмотрительны! Если вы не хотите умереть — придется убивать!
— Мадам, — холодно произнес король, — ваши подозрения безосновательны. Послание темно и неясно. Откуда вы взяли, что Гиз замыслил покушение на нашу особу? А даже если и так, недавняя клятва свидетельствует о том, что герцог отказался от первоначального плана. Подумаешь! Я тоже собирался его убить, но теперь я готов сдержать свое слово. Нет, не может человек нарушить клятву, принесенную на Священном Писании! Кто же в здравом уме согласится навлечь на себя гнев Божий?! Ведь у его ног может разверзнуться бездна, ведь клятвопреступника поразит молния с небес…
Екатерина воскликнула с возмущением:
— Вы просто слепец, Генрих! Вы отказываетесь верить собственной матери!
— Я полагаю, — твердо ответил король, — что ваша привязанность ко мне мешает вам, мадам, оставаться беспристрастной. Вы что же, думаете, я люблю герцога? Или он меня любит? Нет, конечно. Но мы вынуждены терпеть друг друга. Вот и все… За ним сила, Католическая Лига держит в своей власти полкоролевства. Если я хочу вернуться в Париж как монарх, мне следует на время отложить мысли о мщении. Об этом можно вспомнить позднее… Не вы ли, мадам, учили меня именно так действовать в политике?.. А клятву свою Гиз не нарушит! Не посмеет!