Залог мира. Далекий фронт
Шрифт:
Он повернулся на каблуках и пошёл к выходу.
Когда его фигура скрылась за бараком, напряжение упало. Ещё не все верили в то, что страшная гроза миновала, но в сердцах уже затеплилась надежда. Женщины спешили отойти подальше от трупа Мари-Клэр. Они собирались в узком пространстве между бараками и проволочным заграждением.
Здесь, на горячем белом песке, Мария Стоянова неожиданно для всех опустилась на колени, заломив руки в горячей молитве.
— Господи, — молилась она, — укрепи её силы, чтобы она до конца выдержала это последнее
— Да, — сказала Зося, как бы продолжая мысль Марии, — теперь господин капитан постарается.
— Я уже пять лет в лагерях, — прошептала Гильда, — я уже всё видела. Но когда он приказывает затопить печку, даже я боюсь.
— Бедная Таня, — тихо плакала Жанна.
— Думайте о ней, думайте, — снова прозвучал голос Марии. — Она ушла от нас, чтобы жизнью своей спасти наши жизни.
— Это невыносимо, — воскликнула Джен Кросби. — Я не выдержу, я пойду к Крамеру и всё расскажу ему. Он отпустит Таню…
— Вы никуда не пойдёте, Джен, — сказала Мария, поднимаясь с колен.
— Но я не могу иначе. Её лицо, её взгляд будут преследовать меня до конца моих дней.
— Никто из нас её не забудет, — она спасла всех, — сказала Гильда.
— Да, я не пойду, — сказала Джен, переходя, как всегда, от крайнего возбуждения к полному равнодушию. — Лучше умереть, чем видеть её последний взгляд.
И опять тишина и неподвижность над Дюбуа-Каре, над жёлтыми песками, над длинными бараками-тюрьмами. Только над одним строением поднимался чуть заметный в знойном воздухе дымок, и пленницы отворачивались, увидев его, и молились, и проклинали бога в полном бессилии помочь подруге.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Совсем низко, почти над самыми крышами бараков, пролетели два самолёта, два мощных «спитфайера» с красиво вырезанными крыльями. Они сделали круг над лагерем, резко взмыли вверх и исчезли с синеве неба так же неожиданно, как и появились. Гул моторов затих, но вскоре возник снова, постепенно переходов тревожный, угрожающий вой сирены.
Где-то за бараками, в поле или у главного входа в лагерь, раздались выстрелы. Стрельба усиливалась, приближаясь. Слышны были разрывы гранат и крики.
Женщины ничего не понимали. Но, видимо, происходило что-то важное, если охрана взялась за гранаты. Может, опять кто-то попытался бежать? Или комендант решил уничтожить сразу всех заключённых?..
Из-за барака на плац, размахивая пистолетом, выбежал Крамер. Лицо капитана было неузнаваемо, оно осунулось и стало серым от страха.
— Подлецы! Трусы! Мерзавцы! Всех расстреляю! — кричал он, перебегая плац.
Едва Крамер скрылся за воротами, как на плац вышел молодой английский лейтенант, а за ним, обгоняя своего командира, выбежало несколько английских солдат с автоматами в руках и значками десантников на рукавах.
Лейтенант резким голосом командовал:
— Паркер, проверьте казармы охраны! Джонс, посмотрите, не остался ли кто-нибудь на наблюдательных вышках! Уорд, туда побежал
Только отдав эти распоряжения, он взглянул на толпу женщин и широко, приветливо улыбнулся.
— Леди и джентльмены, — начал он так, будто стоял на трибуне, — теперь вы можете быть совершенно спокойны, — ваша жизнь под защитой войск его величества. Войска объединённого королевства и Соединённых Штатов Америки сегодня утром перешли Ла-Манш… Однако из лагеря выходить запрещаю.
Он сделал широкий торжественный жест рукой и неожиданно весело, по-ребячьи подмигнул. Видно было, что всё это ему очень нравится: и удачная высадка десанта, и лёгкий бой с маленьким немецким гарнизоном, и первая победа. Война, оказывается, совсем не так страшна, как говорили и писали в газетах. Лейтенант, считая свою миссию выполненной, хотел уже повернуться и итти к своим солдатам, когда из толпы послышался голос:
— Антони…
Лейтенант вздрогнул.
— Кто позвал меня?
Джен Кросби тихо вышла из толпы и приблизилась к лейтенанту. Она смотрела на него, не веря своим глазам.
— Вы Антони Стаффорд?
— Джен! — воскликнул лейтенант. — Да ведь это же вы, Джен Кросби! Вот неожиданная радость. А мы уже считали вас мёртвой.
Джен хотелось броситься лейтенанту на шею, крепко расцеловать его. Но она сдержалась. Антони Стаффорд был добрый знакомый и сосед —. не больше. Даже в порыве радости неприлично бросаться ему на шею. И Джен сказала только:
— Боже мой, Антони, вы даже не представляете, от какого ужаса вы нас спасли…
— Нет, представляю, — не без самодовольства ответил Стаффорд, — и очень рад, что смог оказать услугу одному моему приятелю, освободив вас из плена.
Джен смутилась.
— Как он? Жив? Здоров?
— Здоров, здоров, — засмеялся Стаффорд, глядя на смущённую Джен, — летает, бомбит немцев, как и раньше, влюблён и не верит в вашу гибель.
Только сейчас он заметил на плацу труп Мари-Клэр и встревожился.
— А это что такое? Неужели мои ребята ненароком застрелили кого-то из женщин?
Джен с гордостью посмотрела на лейтенанта. Сейчас она могла гордиться своим поступком. Этот труп был лучшим доказательством её поведения.
— О нет, Антони, — сказала она. — Это сделали мы сами. Наша бывшая надсмотрщица Мари-Клэр мучила нас. Я не выдержала и бросилась на неё, а за мной и все мои подруги. Мы задушили её ещё до вашего появления, Антони.
— Браво, Джен, браво! — воскликнул лейтенант. — Никогда бы не подумал, что вы способны на такие поступки. У одного моего приятеля будет очень решительная жена.
— Антони, как вам не стыдно! — покраснела Джен.
— Почему же стыдно? Наоборот, я горжусь вами…
Они весело, заливисто рассмеялись — от счастья, от чувства победы и полной безопасности. Но в этот смех ворвался голос Марии Стояновой: