Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Ну, Габріэль, что ты на это скажешь? — спросилъ духъ, бросая на собесдника сатанинскій взоръ.
Могильщикъ не смлъ пошевельнуться, и дыханіе сперлось въ его груди.
— Что-жъ ты объ этомъ думаешь, Габріэль? — повторилъ духъ.
— Это… это… сэръ, очень любопытно, — проговорилъ могильщикъ, полумертвый отъ страха, — любопытно и очень мило; но вы ужъ позвольте мн докончить работу.
— Работу! — воскликнулъ духъ. — Какую, Габріэль?
— Я долженъ до разсвта вырыть могилу, — пролепеталъ могильщикъ.
— Такъ, такъ, — сказалъ духъ, — кто же роетъ могилы, когда веселится весь человческій родъ?
И опять таинственные голоса провопили:
— Габріэль Груббъ! Габріэль Груббъ!
— Пріятели мои, кажется, нуждаются въ теб, любезный
— Какъ же это, сэръ! — возразилъ трепешущій могильщикъ. — Я не имю чести знать вашихъ друзей, и они меня ни разу не видали. Мы незнакомы, сэръ.
— Нтъ, сударь мой, они отлично тебя знаютъ! — отвчалъ духъ суровымъ тономъ. — Знаемъ мы человка, который въ эту самую ночь, при выход изъ своей хижины, бросалъ злобные взгляды на невинныхъ дтей, выбгавшихъ за ворота родительскихъ домовъ! Мы знаемъ человка, который, въ неистовой зависти и злоб на чужую радость, поразилъ веселаго мальчика безъ малйшей вины съ его стороны. Знаемъ мы его, знаемъ!
Здсь нечистый духъ закатился самымъ отчаяннымъ смхомъ и вдругъ, перекувырнувшись, сталъ на своей голов, вверхъ ногами; но черезъ минуту, сдлавъ ловкій прыжокъ, онъ опять очутился на могильномъ камн и поджалъ подъ себя ноги, какъ портной на своемъ прилавк.
— Вы ужъ позвольте мн васъ оставить, сэръ, — пролепеталъ могильщикъ, употребляя отчаянныя усилія сдвинуться съ мста.
— Насъ оставить! — завопилъ духъ. — Габріэль Груббъ хочетъ насъ оставить! Ха, ха, ха!
И въ то время, какъ онъ хохоталъ, кладбище вдругъ озарилось яркимъ свтомъ, заиграла плясовая музыка, и миріады чертенятъ повыскочили изъ земли, чтобъ играть въ чехарду съ памятниками на могилахъ. Игра была шумная и рзвая, никто не переводилъ духа и каждый старался показать передъ другимъ свою удивительную ловкость. Несмотря на оцпенніе чувствъ, могильщикъ могъ однако же замтить, что первый духъ, его недавній собесдникъ, превзошелъ всхъ своимъ дьявольскимъ искусствомъ. Между тмъ, какъ пріятели его показывали свою удаль надъ памятниками обыкновеннаго размра, онъ, напротивъ, перепрыгивалъ черезъ гигантскіе фамильные своды, не встрчая нигд и ни въ чемъ ни малйшихъ препятствій. Мало-по-малу чертенята угомонились, музыка смолкла, нечистый духъ схватилъ могильщика за шиворотъ и провалился съ нимъ сквозь землю.
Отуманенный быстротою движеній, Габріэль Груббъ долго не могъ придти въ себя; но когда, наконецъ, лучъ размышленія проскользнулъ по его разгоряченному мозгу, онъ увидлъ себя въ огромной пещер, окруженной со всхъ сторонъ полчищами чертенятъ, безобразныхъ, угрюмыхъ и дикихъ. Въ центр этой комнаты, на возвышеніи засдалъ его кладбищенскій пріятель, имвшій очевидно надъ всми безконтрольную власть. Габріэль Груббь стоялъ подл него, неподвижный и безмолвный.
— Сегодня очень холодно, — сказалъ Веельзевулъ, — потому что такъ, безъ сомннія, надлежало называть главнаго духа, засдавшаго на возвышеніи, — очень холодно, — эй, кто-нибудь, стаканъ горячей водки!
При этой команд полдюжины чертенятъ исчезли въ подземномъ буфет, и черезъ минуту воротились съ кубкомъ огненной влаги, которую немедленно представили Веельзевулу.
— А, это недурно! — сказалъ Веельзевулъ, залпомъ проглотивъ огненный кубокъ. — Подать такой же Габріэлю.
Напрасно несчастный могильщикъ клятвенно уврялъ, что онъ не привыкъ согрвать себя на ночь горячительными напитками: одинъ чертенокъ скрутилъ его руки, другой насильно разжалъ ему ротъ, a третій, по данному знаку, затопилъ его горло огненной влагой, при чемъ Веельзевулъ и вс чертенята покатились со смху, между тмъ, какъ Габріэль задыхался, чихалъ и плакалъ.
— Ну, что, хороша водка? — спросилъ Веельзевулъ.
— Хороша, сэръ, покорно васъ благодарю, — отвчалъ трепещущій могильщикъ.
— Не стоитъ благодарности. Покажите теперь этому несчастному нелюдиму какую-нибудь картину изъ нашей галлереи.
При этихъ словахъ густое облако, покрывавшее отдаленный конецъ пещеры, начало постепенно исчезать, и скоро передъ глазами могильщика, на значительномъ разстояніи отъ него, открылась небольшая, бдно меблированная комната, гд все было чисто и опрятно. Толпа маленькихъ дтей кружилась около камина; они дергали за платье свою мать и гомозились вокругъ ея стула. Мать по временамъ подымалась со своего мста и, подходя къ окну, старалась разглядть вдали какой-то ожидаемый предметъ. Вкусный обдъ уже стоялъ на стол, покрытомъ чистою скатертью, и спокойныя кресла были поставлены передъ экраномъ камина. Раздался стукъ въ дверь; мать побжала отворять, и дти запрыгали отъ радости, когда увидли, что отецъ ихъ вошелъ. Онъ былъ мокръ и казался утомленнымъ. Скинувъ шинель и сюртукъ, онъ умылся, надлъ халатъ и слъ за столъ среди малютокъ, окружавшихъ его по обимъ сторонамъ. Все, казалось, въ этой хижин дышало счастіемъ и спокойствіемъ духа.
Но сцена незамтно измнилась. Въ миньятюрной спальн, на маленькой постели, лежалъ прекрасный мальчикъ, младшій изъ членовъ этого семейства, исхудалый и больной. Розы увяли на его щекахъ, и не было больше живительнаго свта въ его отуманенныхъ глазкахъ. Первый разъ отъ роду закралось чувство умиленія и жалости въ сердце закоренлаго могильщика, но прежде, чмъ усплъ онъ выразить его словами, мальчикъ умеръ. Младшіе братья и сестры столпились вокругъ его маленькой постели и схватили его крошечную руку, холодную и безкровную, но вмсто того, чтобъ пожать ее, дти отпрянули отъ постели и начали смотрть съ благоговніемъ на младенческое лицо своего братца; онъ былъ спокоенъ и тихъ, и они увидли, что братъ ихъ умеръ. Теперь стало имъ извстно, что онъ — ангелъ небесный, водворившійся въ райскихъ селеніяхъ, откуда онъ благословляеть своихъ милыхъ родственниковъ, скитающихся по земл.
Легкое облако снова пробжало черезъ картину, и опять вся сцена измнилась. Мать и отецъ были теперь безпомощными стариками, и число дтей ихъ уменьшилось больше, чмъ на половину; но довольство и спокойствіе отражалось на каждомъ лиц и сіяло въ глазахъ каждаго, когда все семейство сгруппировывалось около камина и разсказывало стародавнія исторіи изъ прежнихъ счастливыхъ дней. Въ мир и тишин отецъ сошелъ въ могилу, и скоро послдовала за нимъ врная его спутница, раздлявшая съ нимъ труды, огорченія и заботы земной жизни. Оставшіеся члены семейства пали на колна передъ могилой своихъ родителей, и зеленый дернъ омочился ихъ горькими слезами; но не было замтно ни тревожныхъ жалобъ, ни отчаянія на ихъ грустныхъ лицахъ, такъ какъ они знали, что, рано или поздно, наступитъ для нихъ общее свиданіе по ту сторону гроба. Они встали, пошли домой, отерли свои слезы, и скоро житейскія дла возстановили опять спокойствіе ихъ духа. Густое облако заслонило всю картину, и могильщикъ не видлъ больше ничего.
— Ну, что ты объ этомъ думаешь? — сказалъ духъ, устремивъ свои широко-раскрытыя глаза на Габріэля Грубба.
— Ничего, сэръ, картина, на мой взглядъ, очень хороша, — пробормоталъ могильщикъ, — покорно васъ благодарю.
— А! Такъ теб нравится эта картина, негодный нелюдимъ? — завопилъ Веельзевулъ тономъ величайшаго презрнія, — нравится?
Онъ хотлъ еще что-то прибавить, но негодованіе совсмъ задушило его голосъ, и прежде, чмъ могильщикъ усплъ извиниться, Веельзевулъ протянулъ свою длинную ногу и далъ ему пинка въ самую маковку его головы. Вслдъ затмъ миріады чертенятъ обступили могильщика, и каждый принялся колотить его безъ всякаго милосердія и пощады. Избитый и усталый, онъ повалился навзничь и скоро лишился чувствъ.
Поутру на другой день, неизвстно какими судьбами, Габріэль Груббъ очутился опять на своемъ кладбищ, гд лежалъ во всю длину на одномъ изъ могильныхъ памятниковъ. Открывъ глаза, онъ увидлъ подл себя опорожненную бутылку, заступъ, фонарь и балахонъ: все это покрылось инеемъ и лежало въ безпорядк поодаль отъ него. Камень, гд сидлъ Веельзевулъ, лежалъ на своемъ обычномъ мст, и не было на немъ никакихъ слдовъ присутствія сатанинской силы. Работа надъ могилой почти нисколько не подвинулась впередъ.