Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— О какой это исторіи говоритъ ваша матушка? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.
— То есть, собственно говоря, никакой тутъ исторіи нтъ, любезный другъ. Фантазія довольно странная: ей пришелъ въ голову могильщикъ, о которомъ въ здшнемъ народ носятся слухи, будто чертенята занесли его въ какія-то невдомыя страны.
— Прошу покорно! — воскликнула старая леди. — Разв есть между вами безтолковыя головы, которыя не поврятъ этому разсказу? Прошу покорно! Ты еще ребенкомъ могъ слышать и знать, что все истинная правда. Вдь Грубба унесли?
— Ну, да матушка, я не сомнваюсь, если вамъ угодно, — съ улыбкой отвчалъ Уардль. видишь ли, другъ Пикквикъ, жилъ-былъ могильщикъ Груббъ, котораго занесли чертенята: вотъ теб и вся исторія отъ начала до конца.
— О,
Уардль улыбнулся и поспшилъ предложить заздравный тостъ, принятый всми съ одинаковымъ восторгомъ. Затмъ, когда вс глаза и уши обратились на него, онъ началъ разсказывать слд…
Однакожъ, надобно знать честь: эта глава и безъ того черезчуръ длинна. Мы совсмъ упустили изъ виду обязанность добросовстныхъ издателей и очевидно перешагнули черезъ барьеръ литературныхъ приличій. Итакъ, милостивые государыни и государи, начинается.-
Глава XXIX. и съ нею — повсть о могильщик Грубб
Въ нкоторомъ славномъ город, за нсколько сотенъ лтъ, когда еще не было на бломъ свт нашихъ ддовъ и отцовъ, жилъ-былъ нкій мужъ, по имени Габріэль Груббъ, ключарь и могильщикъ нкоего кладбища, гд, съ незапамятныхъ временъ, покоились цлыя сотни тысячъ мертвецовъ. Изъ того, милостивые государи, что онъ былъ человкъ, окруженный на каждомъ шагу символами смерти, никакъ не слдуетъ, я полагаю, что характеръ y него непремнно долженъ быть угрюмый, печальный и суровый: вс гробовщики, сколько мн извстно, народъ чрезвычайно веселый, и я зналъ на своемъ-вку одного факельщика, который y себя, въ домашнемъ кругу, за бутылкой пива, жилъ припваючи въ полномъ смысл слова, то есть, распвалъ онъ самыя веселыя псни отъ ранняго утра до поздней ночи. При всемъ томъ, вы угадали: Габріэль Груббъ точно былъ пасмуренъ, угрюмъ даже мизантропъ съ головы до ногъ, потому что онъ велъ дружбу и бесдовалъ только съ самимъ собою да еще съ походною бутылочкой широкаго размра, которую имлъ похвальное обыкновеніе всегда носить въ одномъ изъ своихъ глубокихъ кармановъ.
Однажды, наканун святокъ, часа за полтора до полночи, Габріэль взвалилъ на плечо свой заступъ, засвтилъ фонарь и отправился, по своимъ дламъ, на старое кладбище: ему нужно было приготовить къ утру свжую могилу. Теперь онъ былъ особенно не въ дух и ускорялъ свои шаги, разсчитывая весьма основательно, что хандра его пройдетъ, если онъ усердно примется за свою обычную работу. Продолжая свой путь вдоль старинной улицы, онъ видлъ, какъ веселое зарево каминовъ пробивалось черезъ окна, и слышалъ, какъ шумли и смялись счастливыя семейства, привтствовавшія другъ друга съ наступленіемъ святокъ: въ это-же самое время до чуткаго его носа доносилось благовоніе святочныхъ пирожковъ и другихъ безчисленныхъ яствъ, приготовленныхъ на кухн къ семейному пиру. Все это тяжелымъ камнемъ налегло на сердце Габріэля Грубба, и когда вслдъ затмъ, повыскочили на улицу группы ребятишекъ, сопровождаемыя веселыми двочками въ папильоткахъ и съ курчавыми волосами, могильщикъ улыбнулся демонской улыбкой, и воображеніе его мигомъ нарисовало вереницу дтскихъ болзней, задушающихъ человческую жизнь въ самомъ ея начал. Это утшило его.
При этомъ счастливомъ настроеніи духа Габріэль подвигался впередъ, отвчая по-временамъ грубымъ и хриплымъ голосомъ на поклоны и привтствія сосдей, проходившихъ мимо. Наконецъ, онъ повернулъ въ темную аллею, по прямому направленію къ кладбищу. На этомъ мст всегда было мрачно и пусто, и городскіе жители могли проходить здсь только днемъ, когда кто-нибудь хотлъ сдлать печальный визитъ своему отжившему родственнику или другу. Легко, стало быть, представить удивленіе и вмст негодованіе могильщика, когда онъ увидлъ на самомъ конц аллеи какого-то пузыря, который ревлъ во все горло святочную псню. Не говоря дурного слова, Габріэль поставилъ фонарь на землю, и, когда мальчишка, спшившій, вроятно, на святочный вечеръ къ своимъ родственникамъ, подбжалъ къ нему на ближайшее разстояніе, могильщикъ, со всего размаха, създилъ его кулакомъ по голов, отчего бдный залился горькими слезами и заплъ уже совсмъ другую псню. Совершивъ этотъ подвигъ, Габріэль Груббъ поднялъ опять свой фонарь, и, ускоривъ шаги, вступилъ черезъ нсколько минутъ на кладбище и отворилъ сильною рукою желзную калитку.
Первымъ его дломъ было снять свой балахонъ и поставить фонарь на землю. Затмъ Габріэль Груббъ взялъ свой заступъ и съ веселымъ духомъ принялся копать недоконченную могилу. Земля была мерзлая и жесткая, молодой мсяцъ свтилъ тускло, работа подвигалась медленно. При другихъ обстоятельствахъ и въ другое время все это, вроятно, могло бы въ могильщик разстроить душевное спокойствіе; но теперь онъ былъ совершенно счастливъ и доволенъ собою. Проработавъ около часа, Габріэль Груббъ слъ на одинъ изъ могильныхъ камней и втянулъ въ себя нсколько глотковъ живительной влаги. Это развеселило его до такой степени, что онъ громкимъ голосомъ проплъ могильную псню и потомъ еще громче захохоталъ.
— Ха, ха, ха!
— Ха, ха, ха! — повторилъ голосъ, раздавшійся за спиной Габріэля Грубба.
Могильщикъ насторожилъ уши и пріостановился въ то самое мгновеніе, какъ плетеная бутылка снова готова была прикоснуться къ его устамъ. Ближайшая могила, гд сидлъ онъ, была такъ же спокойна и безмолвна, какъ все кладбище въ эту блдно-лунную ночь. Сдой иней алмазами блестлъ и сверкалъ на могильныхъ камняхъ. Снгъ блымъ саваномъ разстилался по всему пространству. Ни малйшій шорохъ не нарушалъ глубокаго спокойствія торжественной сцены.
— Нечего тутъ трусить, — проговорилъ Габріэль, приставляя опять бутылку къ своимъ губамъ, — это было эхо.
— Нтъ, не эхо, — сказалъ басистый голосъ.
Габріэль вскочилъ и какъ вкопанный остановился отъ изумленія и страха: глаза его устремились на фигуру, отъ вида которой мгновенно похолодла его кровь. Съ перваго взгляда могильщикъ догадался и понялъ, что фигура, сидвшая въ перпендикулярной поз на могильномъ камн, не могла принадлежать къ живымъ существамъ этого міра. Ея длинныя, фантастическія ноги были закинуты одна на другую, и голыя фантастическія руки опирались на ея колни. На тощемъ ея тл, спереди, была блая, какъ снгъ, простыня, украшенная небольшими прорзами, a сзади — коротенькій плащъ покрывалъ ея спину. Кружевныя манжеты, вмсто галстуха, украшали ея шею, и длинные башмаки съ заостренными концами были на ея ногахъ. На голов ея торчала шляпа съ широкими полями, украшенная единственнымъ перомъ. Шляпа подернута была сдымъ инеемъ, и фигура имла такой спокойный видъ, какъ будто могильный камень былъ ея обыкновенной резиденціей двсти или триста лтъ подрядъ. Она сидла съ большимъ комфортомъ, высунувъ языкъ и длая преуморительныя гримасы, какія только могутъ быть приличны выходцамъ съ того свта. Могильщикъ понялъ, что ему приходится имть дло съ нечистымъ духомъ.
— Это было не эхо! — сказалъ нечистый духъ.
Габріэль Груббъ остолбенлъ, и языкъ его не поворотился для отвта.
— Что ты длаешь здсь наканун Рождества? — спросилъ духъ суровымъ тономъ.
— Копаю могилу, сэръ, — пролепеталъ Габріэль Груббъ.
— Кто-жъ въ такую ночь бродитъ здсь по кладбищу, нарушая могильный сонъ мертвецовъ? — спросилъ духъ страшно-торжественнымъ тономъ.
— Габріэль Груббъ! Габріэль Груббъ! — завизжалъ дикій хоръ нестройныхъ голосовъ, которые, казалось, наполняли все кладбище.
Могильщикъ оглянулся во вс стороны, но не увидлъ ничего.
— Что y тебя въ этой бутылк? — спросилъ нечистый.
— Желудочная настойка, сэръ.
— Кто-жъ пьетъ на кладбищ желудочную настойку въ такую торжественную ночь.
— Габріэль Груббъ! Габріэль Груббъ! — подхватили невидимые голоса.
Нечистый духъ бросилъ злобный взглядъ на испуганнаго могильщика и, возвысивъ свой голосъ, закричалъ:
— A кто будетъ нашей законной добычей въ эту полночь?
— Габріэль Груббъ! Габріэль Груббъ! — завизжали безчисленные голоса.