Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
"Т, которые, о подобныхъ потеряхъ бдныхъ людей холодно толкуютъ, какъ о счастливомъ избавленіи отъ страданій для усопшаго, и о милосердномъ облегченіи отъ издержекъ для оставшихся, — такіе люди не понимаютъ, — смло это утверждаю — ршительно не понимаютъ того неисходнаго горя, которое влекутъ за собой подобныя потери. Молчаливый взглядъ привязанности и участія въ то время, когда вс прочіе глаза отъ насъ холодно отвернулись, — увренность въ томъ, что мы обладаемъ сочувствіемъ и любовью хоть одного существа, когда вс прочіе покинули насъ — это такая подпора, такое прибжище, такое утшеніе среди глубочайшаго горя, которыхъ нельзя купить ни за какія деньги, нельзя добыть никакимъ могуществомъ. Ребенокъ сиживалъ по цлымъ часамъ y ногъ своихъ родителей, терпливо сложивъ свои ручонки и поднявъ къ отцу и къ матери свое исхудалое личико. Они видли, какъ, день за днемъ, онъ таялъ, и хотя его краткая земная жизнь была безъ радостей, a теперь, посл своей смерти,
"Смотря теперь на измнившееся лицо матери, было не трудно предсказать, что смерть скоро прекратитъ и ея горькія испытанія и невыносимыя страданія. Двое тюремныхъ товарищей мужа несчастной женщины не захотли усугублять своимъ присутствіемъ его скорбь и горе и предоставили ему одному каморку, которую занимали съ нимъ втроемъ. Бдная его жена перешла къ нему сюда, и вотъ потянулась тамъ, безъ мученій, но и безъ надеждъ, медленно угасая, ея страдальческая жизнь.
"Однажды вечеромъ она лишилась чувствъ на рукахъ своего мужа. Когда онъ поднесъ ее къ открытому окну, чтобы оживить ее свжимъ воздухомъ, свтъ луны упалъ ей прямо на лицо и указалъ на такую разительную перемну въ ея чертахъ, что несчастный, какъ слабое дитя, дрогнулъ подъ бременемъ удручавшаго его горя.
"— Посади меня, Джоржъ, — слабо произнесла она. Онъ исполнилъ ея желаніе, и, свъ возл нея, закрылъ себ лицо рукой и залился слезами.
"— Мн тяжело покинуть тебя, Джоржъ, — сказала она, — но на то Божія воля, и ради меня ты долженъ спокойно перенести разлуку со мною. О, какъ я благодарю Бога за то, что Онъ взялъ къ себ нашего мальчика! Малютка счастливъ, онъ теперь на неб. Что бы онъ сталъ длать тутъ, безъ своей матери?
"— Ты не должна умереть, Мери, не должна, возразилъ ей мужъ, вставая. Онъ принялся ходить взадъ и впередъ по комнат, нещадно ударяя свою голову сжатыми кулаками, потомъ снова слъ возл больной и, поддерживая ее въ своихъ объятіяхъ, прибавилъ боле спокойно:
"— Ободрись, моя милая, прошу тебя, ободрись. Ты наврное поправишься.
"— Никогда уже, Джоржъ, никогда! — отвчала умирающая женщина. — Пусть меня похоронятъ возл моего бднаго мальчика: но общай мн, если ты выйдешь когда-нибудь изъ этого ужаснаго мста и разбогатешь, ты перевезешь насъ на какое-нибудь мирное сельское кладбище, далеко, далеко, — какъ можно дальше отсюда, — гд бы мы могли спокойно лежать. Милый Джоржъ, общай мн, что ты это сдлаешь.
"— Сдлаю, сдлаю, — проговорилъ онъ, страстно кидаясь на колни передъ нею. — Но скажи мн еще слово, Мери… хотя взгляни… разъ взгляни…
"Онъ замолкъ, потому что рука, обвивавшая его шею, вдругъ отяжелла и отвердла. Глубокій вздохъ вырвался изъ груди умиравшей; губы шевельнулись и на лиц мелькнула улыбка, но губы эти были блдны, и улыбка смнилась неподвижнымъ мертвеннымъ взглядомъ… Онъ остался одинъ на земл.
"Въ эту ночь, среди безмолвія и одиночества своей жалкой каморки, стоя на колняхъ возл трупа своей жены, несчастный призвалъ Бога въ свидтели страшной клятвы; съ этой минуты онъ посвящалъ себя одному длу: мести за смерть жены и сына, съ ныншняго дня и до послдняго своего издыханія; онъ обрекалъ вс свои силы на служеніе одному этому длу; месть его должна быть медленною и ужасною, ненависть нескончаемою и ненасытимою. По всему міру должна она преслдовать тхъ, кого она намтитъ своими жертвами.
"Глубочайшее отчаяніе и почти нечеловческое напряженіе произвели такія страшныя перемны въ его тл и въ чертахъ его лица, что его товарищи по несчастію отшатнулись съ испугомъ, когда онъ проходилъ мимо нихъ учащенными шагами. Глаза его налились кровью, лицо было мертвенно блдно, станъ согнулся, какъ бы подъ бременемъ лтъ. Онъ почти насквозь прокусилъ себ губу въ пылу своего душевнаго страданія, и кровь, капавшая изъ раны, текла по его подбородку и запятнала его рубашку и галстукъ. Онъ не проронилъ ни слезы, не испустилъ ни одного звука жалобы, но его блуждающій взглядъ и безпорядочная торопливость, съ которою онъ ходилъ взадъ и впередъ по двору, обличали сожигавшій его внутренній жаръ.
"Тюремное начальство заявило ему, что необходимо немедленно же увезти тло его жены изъ тюрьмы. Онъ выслушалъ это требованіе съ полнымъ спокойствіемъ и согласился съ его разумностью. Почти вс тюремные обитатели собрались для печальныхъ проводовъ; они поспшно разступились по сторонамъ, при появленіи вдовца; онъ быстро прошелъ впередъ и сталъ одиноко въ небольшомъ отгороженномъ пространств, примыкавшемъ къ помщенію привратника; толпа отошла оттуда, по инстинктивному чувству деликатности. Медленно подвигались впередъ люди съ тяжелымъ гробомъ на плечахъ. Въ толп господствовало мертвое молчаніе, нарушавшееся только жалобными восклицаніями женщинъ и шарканьемъ ногъ носильщиковъ по плитамъ. Они дошли до того мста, на которомъ стоялъ мужъ умершей, и остановились. Онъ положилъ руку на гробъ и, машинально поправивъ на немъ покровъ, далъ знакъ идти дале. Тюремные сторожа, стоявшіе въ сняхъ, сняли свои шляпы при вынос гроба, и черезъ минуту дверь тюрьмы затворилась за нимъ. Вдовецъ посмотрлъ тогда безсмысленно на толпу и грохнулся о земь.
"Хотя въ теченіе многихъ недль посл этого онъ пролежалъ дни и ночи въ жесточайшей горячк, его не покидали ни на минуту сознаніе его потери и воспоминаніе о данной клятв. Передъ глазами его проходили сцены за сценами, мста смнялись мстами, происшествія происшествіями, вытсняя другъ друга со всею сумятицею бреда, но вс они стояли въ какой-нибудь связи съ его главною умственною задачею. То онъ плылъ по необъятному морю, надъ нимъ стояло кроваво-багровое небо, подъ нимъ бушевали волны, вздымаясь, точно горы, кипя водоворотомъ вокругъ его утлаго судна. Впереди его плылъ еще другой корабль, тоже выдерживающій борьбу съ разъяренными стихіями. Паруса y него висли клочьями по мачтамъ, палуба была покрыта испуганными людьми, которые по очереди одинъ за другимъ становились жертвами высокихъ волнъ, покрывавшихъ палубу и увлекавшихъ за собою все, что попадалось имъ по пути. Наконецъ, волны поднялись еще выше и цлая ревущая масса воды ринулась на корабль со всесокрушающею быстротою и силою, оторвала y него руль и раздробила все судно до самаго киля. Изъ громаднаго водоворота, образованнаго гибнувшимъ кораблемъ, раздался крикъ, — предсмертный крикъ сотни утопавшихъ людей, слившійся въ одинъ страшный вопль, — крикъ до того громкій и пронзительный, что онъ раздался надъ воемъ враждовавшихъ стихій и звучалъ, звучалъ до тхъ поръ, пока, казалось, пронизалъ собою воздухъ, небо и воду. Но что это такое? — вотъ показалась старая, сдая голова, она поднимается надъ поверхностью моря и бьется съ волнами, меча взгляды предсмертной тоски и громко вопія о помощи?… Взглянувъ на нее, онъ спрыгиваетъ съ своего корабля и плыветъ къ ней сильнымъ размахомъ. Онъ достигаетъ ея: онъ бокъ-о-бокъ съ нею. Да, это т черты. Старикъ видитъ его приближеніе и тщетно старается избжать встрчи съ нимъ. Но онъ крпко стискиваеть старика и тащитъ его подъ воду. Ниже, ниже съ нимъ, на пятьдесятъ лотовъ глубины! Старикъ борется слабе и слабе, наконецъ, остается недвижнымъ. Старикъ, убитъ, убитъ имъ; клятва его сдержана.
"Идеть онъ потомъ по жесткимъ пескамъ безграничной пустыни, одинокій и босой. Песокъ царапаетъ ему ноги и ослпляетъ его; мелкія, тончайшія пылинки садятся въ поры его кожи и раздражаютъ его почти до бшенства. Громадныя массы того же песку несутся передъ нимъ втромъ и, пронизанныя лучами палящаго солнца, возвышаются въ отдаленіи подобно огненнымъ столбамъ. Остовы людей, погибшихъ въ этой ужасной пустын, лежатъ раскиданными вокругъ на всемъ пространств, которое можно окинуть глазомъ; все освщается зловщимъ свтомъ и повсюду, въ предлахъ человческаго зрнія, встрчаются одни только предметы ужаса или омерзнія. Тщетно стараясь произнести крикъ испуга, съ языкомъ, прилипшимъ къ гортани, спшитъ онъ впередъ, какъ безумный. Поддерживаемый сверхъестественной силой, онъ мчится по пескамъ, пока, наконецъ, не падаетъ безъ чувствъ на землю. Какая восхитительная прохлада оживляетъ его? Откуда исходитъ это отрадное журчанье? Вода! Дйствительно, вотъ источникъ; свжая, чистая струя бжитъ y ногъ путника. Онъ припадаетъ къ ней губами и, протянувъ на берегу болвшіе свои члены, впадаетъ въ сладостное забытье. Его приводитъ въ себя шумъ чьихъ-то приближающихся шаговъ. Сдой старикъ плетется тоже къ ручью, чтобы утолить свою мучительную жажду. Это опять онъ! Путникъ вскакиваетъ, охватываетъ его руками и не допускаетъ къ ручью. Старикъ борется сильно, судорожно, молитъ допустить его къ вод; — старикъ проситъ только одну каплю ея для спасенія своей жизни! Но онъ мощно удерживаетъ старика и жадно любуется его агоніей; потомъ, когда безжизненная голова старика склоняется на грудь, онъ отталкиваетъ отъ себя ногой этотъ ненавистный трупъ.
"Когда кончилась его горячка, и сознаніе вернулось къ нему, онъ проснулся къ жизни богатымъ и свободнымъ; ему объявили, что отецъ его, желавшій, чтобы онъ издохъ въ тюрьм,- ж_е_л_а_в_ш_і_й! Тотъ самый, который допустилъ, чтобы существа, бывшія для узника дороже его собственной жизни, умерли отъ лишеній и сердечной тоски, противъ которой безсильны вс лкарства, — этотъ самый человкъ былъ найденъ мертвымъ въ своей пуховой постели. У него достало бы духу оставить посл себя нищимъ своего сына, но, гордясь своимъ здоровьемъ и крпостью, онъ откладывалъ совершеніе нужнаго для того акта, и теперь ему приходилось на томъ свт скрежетать зубами при мысли о богатств, которое досталось его сыну, только благодаря его нераспорядительности и безпечности. Больной очнулся, и первое, что пришло ему въ голову, была клятва о мести, второе, что злйшимъ его врагомъ былъ родной отецъ его жены, — человкъ, засадившій его въ тюрьму и оттолкнувшій отъ своего порога дочь и ея ребенка, когда они молили y его ногъ о помилованіи. О, какъ онъ проклиналъ слабость, не дозволявшую ему быть на ногахъ и уже дятельно разработывать свой планъ мести!