Замыкание
Шрифт:
– Как у вас вообще с Яшей?
– спросила я.
– С Яшей?
– она рассеянно повторила вопрос, не отрываясь от окна, - Мы уже давно не спорим, как раньше. Не знаю, как к этому относиться. Когда-то было, спорили, даже о Декарте, хотя в нем я так и не разобралась. Понятно, истина, сомнения, мысль, рефлексы, - но вместе не складываются. Яков понимает, он знает, как не надо, - она задумалась и тихо сказала: - И как надо, тоже знает, не помню, чтобы в чем-то сомневался. Для него что ни делается в стране, все к лучшему.
Я
– Хорошо хотя бы то, что бандитов поглотила война в Чечне, - говорил он, но я не соглашалась.
– Ради этого стоило ее развязать?
– возмущалась я, - Других способов борьбы с бандитами человечество не придумало?
Но он пожимал плечами. Иногда отделывался общими фразами:
– Мы ведь недалеко ушли от сталинизма, нужны годы, чтобы появились другие люди, хотя бы лет пятьдесят, а пока так, ведь убивать проще некуда. Нет человека - нет проблемы.
– Но ведь надо что-то делать, надо войну прекращать, иначе сталинизм продолжится и пятьдесят, и сто, и двести лет.
Соня молчала, но чувствовалось, одобряет меня.
Яков не выдержал:
– Сколько можно мучить меня темой войны? Я лично ничего не могу изменить, вы обе это понимаете?
Вскоре произошел случай, будто специально для Яши. Они пригласили меня пройтись по городу, посидеть в моей любимой кафешке, в гастрономе на втором этаже. Я так редко выбиралась из дома, а тут теплый, солнечный день.
Мы гуляли по набережной, у Якова разыгрался аппетит, и решили идти не в кафешку, а повернуть к площади, там недалеко пельменная.
Но до пельменной не дошли, на площади под памятником Ленину, как под крышей, в прямом и переносном смыслах, стоял маленький человечек в меховой шапке, надвинутой на глаза, в пальто с меховым, но каким-то облезлым, воротником. Бритое лицо с покрасневшим носом, с мелкими чертами под огромной шапкой выглядело так, будто мужчина из детства сразу перешел в пожилой возраст, минуя все остальное. На его груди висел плакат: "Нет войне в Чечне!"
– Вот так чудик!
– восхитился Яша.
К маломерку с плакатом подошел могучий старик в шубе и валенках с галошами и смачно плюнул на плакат.
Лицо пикетчика застыло. Старика оттащил молодой парень, довел до дороги и вернулся к пикетчику.
– Вы хоть понимаете, что происходит? Выставились здесь, - произнес он осуждающе.
Женщина в подпитии прокричала, как на митинге: "Мой сын пойдет воевать! И я горжусь им!"
– Подумайте, что вы говорите, на войне убивают, - слабо произнес пикетчик.
– Убить могут и не на войне.
Собрались люди. Кто-то бил себя в грудь и обещал Чечню стереть в порошок. Кто-то тянул руки к плакату, но их останавливали такие же, осуждавшие пикетчика. Сторонников не было и милиции тоже не было.
Тут влезла Соня и стала говорить, что вот, нашелся один порядочный, даже встала рядом и даже кого-то схватила
– Ты за войну, да? - возмущалась она.
Он завелся в своей манере:
– Все так сложно, запутано, нужна достоверная информация, чтобы иметь свое мнение.
– А я против, против, - чуть не кричала она, - Нельзя воевать на своей территории!
– На своей? Это где же она твоя?
– усмехнулся он, крепко держа ее за локоть.
Она вырывалась, ведь смельчаку нужна поддержка, ведь он один против толпы, ведь он такой маленький, но Яков неумолимо уводил нас к остановке. Про пельменную забыли.
Прохфессор
Про Григория Шорохова я услышала от знакомых: появился такой человек с разными проектами, и если хоть часть их воплотит, хотя бы откроет выставочный зал, у художников появится надежда на кусок хлеба с маслом. Яша и Соня его хорошо знали, Яша называл его прохфессором Григорием Распутиным и обнадеживал: хватка у него есть.
Старое двухэтажное здание городского архива в начале центральной улицы было
первым выставочным залом, который организовал прохфессор. Городской архив переселили в скромное помещение на параллельной улице неожиданно, мало кто знал об этом, Шорохов воспользовался ситуацией и вселился. Сейчас бы сказали, незаконный захват, но тогда городская власть облегченно вздохнула, потому что за сутки, когда здание оставалось без присмотра, бомжи и хулиганы выбили все стекла и выломали двери.
Понятно, почему архив переселили: от старых сотрудников осталась десятая часть, то есть три человека, к тому же здание рушилось на глазах. Деревянные ступени проваливались, крыша текла, пол в длинном коридоре первого этажа кренился так, что казалось, идешь по палубе корабля в штормующем море.
Разумеется, было много суеты, беготни, переговоров с властью, наконец, Шорохов узаконил аренду по минимальной плате, чему несказанно радовались художники. Картины будут покупать, никто в этом не сомневался, так что заживем весело и богато.
Вокруг него собирались не только художники, но и поэты, и барды, и он всем обещал, что запад нам поможет, скупая на корню и картины, и стихи, и весь сок российского мозга.
Но главное, люди хотели общаться.
Я попросила Соню, и он пришел с ней смотреть мои картины. Их отношения меня не интересовали, она еще не была замужем за Яшей, муж ее пил и гулял, глупо ему не изменять.
Не помню, в связи с чем Григорий стал рассказывать, что в Лондоне во время войны были целые районы, где работали круглосуточно кафе. Там можно было провести всю ночь, были открыты клубы по интересам, там жили проститутки, - он замолчал и подождал, что Софья проявит интерес. И она проявила: зажала ему рот. Я подумала, все же он больше чем просто друг, и поддержала его: место тусовок нам необходимо.