Замыкание
Шрифт:
– Огонь желто - красного цвета, как юбка чернокудрой цыганки в зажигательном танце, а Дуся бледная в блеклых одеждах, не следит за модой.
– Я как-то попал на концерт цыган, знаменитый театр Ромэн, у мужчин рубашки алые, у женщин юбки оранжевые и красные, артисты вышли на сцену, а, казалось, все пространство, включая зал, заполнили собой. И декораций никаких не надо. Да их и не было.
– У Дуси длинный нос загибается как клюв, и круглые глаза, она курица, глупая курица, - упрямо повторяла Софья.
– Да, ладно вам, вполне ничего, глаза светлые, блондинка, что еще надо.
– Грудь необъятная.
– И огненный
– У куриц нет темперамента, суета и мельтешение. Вот она клюет что-то, вот машет крыльями, вроде хочет взлететь, ан, нет, всего лишь проветривает подмышки. И кудахчет без остановки.
Яков перекатывался с пятки на носок и усмехался.
На прощание он сказал:
– Относитесь снисходительнее к ней, такая ее природа. Но буду рад за вас, если на вашем пути такие Дуси не встретятся, они способны фактом своего существования так испортить чужую жизнь, что убийца покажется милосерднее.
Подробности о смерти Василия Гольберга она узнала от Николая, когда он стал ее мужем.
Официально считалось, что смерть наступила в результате несчастного случая в состоянии алкогольного опьянения. Он пил после спектакля вместе с актерами, Дуся всегда была рядом. Она тоже любила выпить, но не в тот вечер: неважно себя чувствовала, болел живот.
Пьяного Василия вместе с Дусей, как обычно, бесплатно привез домой сосед - таксист. Об этом знала вся улица, потому что жена таксиста не раз грозила выбить стекла, если Дуся не отстанет от мужа. Таксист, худой и маленького роста, пользовал не одну Дусю, даже как-то Софью прижал в темном подъезде.
У Василия деньги на такси редко водились, Дуся не работала, якобы воспитывала сына, часто сидели на одной картошке. Занимали у всех подряд: у соседей, у актеров, у гардеробщиц, и не всегда отдавали, поэтому кредиторов было все меньше и меньше. При пустом кошельке неудивительно, что сосед-таксист был лучшим другом. Он не помогал вести пьяного Василия до квартиры, еще чего, жена бы увидела. Высадил их на углу, и Дуся самостоятельно потащила своего невменяемого мужа до подъезда, а там четыре ступени и они дома, квартира на первом этаже. Болел живот, но ведь справилась с пьяным мужем, - противоречие, которое насторожило следователя.
Дома она сразу легла спать. С ее слов встала не ранним утром и очень удивилась, что Василия нет рядом, его костюма тоже не было, решила, что сбежал к Якову продолжить пьянку. Она встала и, выйдя из комнаты, увидела в коридоре лужу. Вода в комнату не попала из-за высокого порога.
"Как я увидела лужу, тут все и поняла", - после этих слов Дуся начинала плакать.
Следователь спрашивал, кто открыл дверь ванной, она или сын. "Какая разница, кто первый увидел, я не понимаю", - злился Николай, он тоже не помнил, все заслонила картина спины в мокром пиджаке и головы под водой.
Дуся с воем выскочила на лестничную площадку и закричала:
– Вася утоп! О горе мне, горе, утоп!
Нет, не утонул, а был удушен собственным галстуком. Версию самоубийства отбросили сразу, ведь он был так пьян, что ничего не соображал. На нем был галстук, сверху пиджак, в рукав просунута только одна рука, белая сорочка плавала в луже на полу. Видимо, он включил воду, залез в ванну, снял пиджак, потом рубашку, зачем-то стал надевать пиджак, поскользнулся, конец галстука петлей зацепился за крюк для полотенца, и петля под тяжестью его тела затянулась
Григорий не верил, что он повесился на собственном галстуке, это невозможно, кто-то ему помог.
Из воспоминаний Мары
О Якове
"Из Якова художника не получилось: к сожалению, приходится признавать этот факт. Слишком сурова с ним обошлась судьба. Он много халтурил, расписывал фойе и залы общепита, огромные деньги платили владельцы ресторанов, выросших как грибы после дождя в начале перестройки. Его росписи нравились заказчикам. Но все это имело приблизительное отношение к искусству. Это была халтура, самая настоящая. Увы, не Пиросмани. Нужны деньги, и он их зарабатывал, ничего стыдного, потому что на его шее сидели жена и дочь, ни та, ни другая не работали. Домохозяйка Рая "хранила семейный очаг и воспитывала дочь". Аграфена окончила строительный техникум, но сидела дома "по состоянию здоровья". Ей замуж выходить, а она у телевизора сидит.
Раиска жаловалась: "Этот изверг требует, чтобы дочь работала. Единственная, а он заставляет ее идти на стройку. Она что, сирота?" "А куда еще? В строительном техникуме на актрис не учат", - отвечала я. "Спелись", - возмущалась Раиска и удалялась, не попрощавшись.
После получения квартиры я ушла снова в мастерскую, хотелось подзаработать перед пенсией, Яша занял мое место на заводе, где уже отработал электросварщиком и тоже получил двухкомнатную, недалеко от меня. Что бы я без него делала, не представляю: из-за артрита почти не выходила из дома. Жаль его, пока был молод, какое могло быть творчество, если весь день писал запрещающие знаки и инструкции, оформлял праздничные мероприятия, вечерами за гроши в народном театре.
Раиса старше Яши, беды в этом мало, но уж очень злая, а это уже беда. И дочь назвала Аграфеной. Глупость называть таким именем дочь, когда все стремилось к единообразию.
Конечно, смеялись, и над Яшей, и над девочкой.
Рая требовала от него любви, как считала, на законном основании, любовь гарантировал штамп в паспорте. Когда они приходили ко мне, я наблюдала, как она пристально следила за его передвижениями по моей тесной квартирке, - привычка выработалась, потому что он уходил из дома и возвращался, когда хотел, не посвящая ее в свои планы. Она постоянно жаловалась на него, обращалась ко мне как к арбитру, краснела, сжимала кулаки, тряслась всем тельцем, я боялась, вдруг там, внутри что-нибудь лопнет, и она рухнет у моих ног. Яша брал ее за руку, пытаясь увести, но она тыкала острым локотком в его грудь. Внутри нее что-то болело, ему же от ее тычков больно не было.
Что-то было, юная пассия, Яша предупредил, Раиска будет жаловаться. Ну, увлекся, ничего не было, только фотографии, ведь красивые девушки любят сниматься полуобнаженными. Девочка сама попросила. Я сказала, нечего передо мной оправдываться, красивых девушек знаю, они любят обнажаться на память, чтобы показывать в старости, какая она была в молодости. Глупость все это и суета, недостойная человека.
Как-то я договорилась до того, что демонизация цвета, кстати, и формы, да любого предмета, как это делает наша пропаганда, ни к чему хорошему не приведет. Яша изменился в лице: "Хорошо, что жена не слышит. Не увлекайся так, Мара, а то загремишь. Зачем это тебе надо?"