Замыкание
Шрифт:
Я работала на кирпичном заводе художником - оформителем. Мне дали эту квартиру на первом этаже. Под окнами я посадила две березки и с интересом наблюдала, как из прутиков вырастали полноценные деревья, как появилось еще одно деревце, - само выросло. Летом на ветке часто сидит соловей и поет, чем я особо горжусь. Я стою у окна и боюсь шевельнуться, чтобы не спугнуть его.
Когда мои березки зашелестели первой листвой, явился Борин племяш Яша. Такой же высокий, с длинным породистым лицом и крупным носом, привез письмо и фотографию: Борис в окружении своих сестер, и все улыбаются. Племяш на вид посерьезнее, посамостоятельнее, но, как я вскоре убедилась, только на
В этом месте Яков сконфужено усмехался, краснел и молодел. "У меня несерьезный муж", - говорила Софья и гладила его по лысине.
" Боря написал, что племяшу надо определяться в жизни, отрываться от женских юбок. С матерью их четыре сестры и живут все вместе. Куда это годиться.
Я помогла ему с художкой, пусть учится, пригодится. Там преподавала моя приятельница с давних времен, Наталья Еремина, одинокая, кроме живописи ничем другим не занималась. Рисунок ему давался легко, и она без натяжки поставила ему на вступительных пятерку.
Мне тоже предлагали преподавать в художке, но нужна была квартира, поэтому я ушла из мастерской, где сидела на афишах для кинотеатров и плакатах для праздников, на завод.
Яше нравилась такая работа: плакатный стиль прост и этим доступен даже детям. Сейчас символика нарастает в геометрической прогрессии, понятно, сколько партий, сколько разных фирм и прочего, а в советское время ее было немного, главное - не путать, что и к какому празднику рисовать. Думаю, общие песни и понятные символы объединяли людей.
Иногда меня спрашивают: раньше лучше было работать? Легче, мне было легче. Это как школа, рассчитанная на троечника: делай, как положено и будет тебе счастье, мозги включать не обязательно.
Символики в нашем деле было немного, если не дебил, не напутаешь. Хотя было, так скажем, взаимонепонимание. Помню, ко мне на завод явился Яша, я оформляла поздравление к Международному женскому дню и нарисовала красные гвоздики. Наш парторг потребовал вместо гвоздик тюльпаны, нечего путать женский праздник с революционными датами. Ну, нет! Тюльпан - цветок гаремный. Я так старалась, ведь гвоздики рисовать сложнее тюльпанов, к тому же - это день борьбы женщин за равноправие. Пристыдила парторга за незнание истории, но он не сдавался: негоже ему морочить голову, приплетать буржуазные нравы, все должно быть четко и ясно. Ругались долго, парторг призвал профком, пришел начальник цеха.
Начальник вообще не понял, о чем спор, а профком посоветовал, чтобы в следующем году я нарисовала розы. "Какого цвета: алого или белого?" - спросил Яша. Профком махнул рукой.
На заводе Яше как художнику работы не было, и он вечерами оформлял сцену в народном театре. Устроил его туда ведущий актер и собутыльник, и не спорь со мной, я ведь знаю, что вы вместе пили и закусывали килькой, ах, извини, анчоусами. Потом от скамейки под моим окном сильно пахло рыбой. Я тогда уже в приличном доме жила, это в бараке не унюхал бы никто. И не перебивай.
Как я уже сказала, его взяли художником - декоратором благодаря другу, ведущему актеру Василию Гольбергу, после того, как изгнали двух алкашей. Один был угрюмый дядя Леша, не пил месяцами, но накануне премьеры впадал в запой. В самые напряженные дни для театра валялся дома на диване, в ответ на просьбы закончить декорации и на угрозы увольнения вплоть до судимости, только мычал. Он чуть не сорвал премьеру спектакля "Король Лир", пришлось всем миром, кто как умел, ставить виселицы на фоне криво нарисованных любительской рукой готических силуэтов. Второй декоратор, веселый
О чем я еще хотела? Ах, да, ну, конечно, о том, как повела приятельницу Наталью Еремину на спектакль "Гамлет", и она во время действия стала возмущаться: мазня, а не декорации, все коричневое, как в сортирной яме. Это Дания - тюрьма, - напомнила я ей. Уж лучше бы серый цвет, куда благороднее, - проворчала она. В антракте шипела мне на ухо: ни одного интеллигентного лица, все сталевары и прокатчики. Действительно, на спектакли приходили бригадами. Не секрет, что зрителям очень нравился буфет при Дворце культуры.
Что тут такого, меня тоже в буфет тянуло, там всегда продавали свежие бутерброды.
Я с трудом увела ее из театра, боялась, что это все она выскажет Яше. Достала своим ворчанием, я посоветовала ей лечить катаракту, она обиделась".
Яков комментировал: "Она не просто Наталья Еремина, она была Наталья Николаевна, такое имя, и что характерно, баба Яга вылитая".
"Ну, ну, поосторожнее, молодой человек, ее вины нет в том, что отца звали Николаем, а ее - Натальей. До того спектакля у нее претензий к твоей живописи не было. Разве она не права, когда говорила, что если бы не семейная жизнь, сгубившая несчетное число художников, у нас был бы рай на земле. Да и какая семья, если человек талантливый. Она так считала, так и жила. Но, думаю, слишком сурово судила тебя, я тут с ней не согласна, время Шекспира, возможно, ты уловил, ну, если исходить из наших представлений, сам понимаешь, мы там не жили. А вот Гамлет мне показался сомнительным. Он носился по коричневой сцене в красной курточке под цвет занавеса, из одной ткани шили, - к месту и не к месту размахивая шпагой. Монологи читал хорошо, но лучше бы его не видеть.
А помнишь, как ты после спектакля пришел ко мне с Гамлетом и его женой Дусей? Только Дуся и никак иначе. Стройная женщина с большой грудью и неспокойным лицом зловещей мне не показалась. Позже, когда попался альбом Сальвадора Дали, роскошное издание, привезено было из Западной Германии, Гала напомнила мне Дусю. Ты ведь писал Дусин портрет, но об этом в следующий раз.
Гамлет, он же Василий Гольберг, поведал, как явилась к нему в гримерку делегация зрителей и преподнесла бутылку шампанского из буфета. Лучше бы на эти деньги купили в магазине две бутылки Московской".
В этом месте Яков останавливал запись и начинал перечислять цены на спиртное в 1975 году; сколько стоило шампанское в буфете, он не помнил.
"После водочки Василий рассказал, что в целом спектакль зрителям понравился, но были претензии к автору: слишком тянул с расправой, почему сын не сразу поверил своему отцу, как это так, ведь отец! сынок - тюхтя, не рубил с плеча, не наш парень, не уральский.
Дуся жаловалась на безденежье, слишком дорогое удовольствие этот театр, то одно надо, то другое, а у Васи маленькая зарплата, числится на металлургическом комбинате не то электриком, не то... "Вась, - обратилась она к мужу, - ты кем числишься: электриком или слесарем? Я забыла". "Я тем более не помню, зачем мне". Но мне кажется, он все помнил, и еще я заметила, что у него была массивная печатка с инициалами, под золото, но ясно, из металла, у Дуси колец не было.