Замыкание
Шрифт:
Глазастый котенок, напуганный улицей, незнакомыми запахами, чужими людьми, мечтает забиться в темный угол и замереть. Тот первый школьный день она не помнит. Зато хорошо помнит, как, сжимая теплую ладошку, вела Нину в детский сад. И когда заводила ее во дворик с малышами, радовалась, что освободилась от неуклюжей, спотыкающейся на ровном месте сестры, и бежала вприпрыжку в школу.
Взгляд задержался на двух шестерках, мелькнуло: зловещий знак, - и тут же одернула себя: "Стыдись, педагог, у цифр нет смысла".
–
Брат - подросток с пухлыми щеками и с ровно подстриженной челкой растеряно смотрел в объектив. Фоном были его картины.
Выставку "Уральские пейзажи художника Ивана Горбунова" Яков организовал в вестибюле Дворца культуры. Иногда забредали случайные посетители, привлеченные афишей у входа во Дворец. Но основными зрителями были те, кто приходил на спектакли народного театра. Сохранились школьные тетради в клетку с восхищенными отзывами. Брата даже кто-то сравнил с Рембрандтом, Яков смеялся до слез. Но была и критика: Алексей от станка, так он подписался, спрашивал: "Где ты, парень, подсмотрел такие деревья? Ты вроде не из тундры и не японец. Рисуй как есть и будет тебе слава".
Стволы сосен были изогнуты, будто росли в голой степи, где гулял ветер. Причудливо переплетенные корни походили на клубки ядовитых змей.
Брат, слегка заикаясь, пытался объяснять, что это танец деревьев, ведь они живые, им тоже хочется двигаться.
Допустим, с формой не совсем понятно, зато поэтично, но откуда он взял фиолетово-розовый цвет, если стволы испокон рисовали коричневыми. Даже взлохмаченные соцветия сирени у него были бело-розовыми. Как на белой девичьей коже пятнышки густой марганцовки, когда Нину искусали комары, и она расчесала до крови укусы.
Софья протестовала, сирень бывает или белой или сиреневой, может, лиловой, но не такой. Он подвел ее утром к цветущему кусту у подъезда, и она увидела, что в лучах солнца мелкие цветы были ярко белыми, а в тени - интенсивно-розовые, как на картине брата.
Солнечную сирень и сосны в отблесках закатного неба купили сразу. Софья расстроилась, Иван обещал сделать копии, но так и не сделал.
– Большие надежды подавал Ваня.
– Разве не оправдал?
– Не знаю, давно не видел его картин. Но не верю, что в деревне Прилопино его талант расцвел.
– А как же остров Гаити?
– Над гаитянами никто подобно нам, экспериментов со светлым будущим не ставил. Это был свободный мир для художника.
Она промолчала: тема могла затянуть надолго.
– А где старший Гольберг? Марго только он интересует.
– Нашел две фотографии, остальные Дуся забрала.
– Зачем?
– Сказала, что все принадлежит вдове артиста.
Что тут скажешь, с Дусей спорить бесполезно.
В гриме с темными полосами на щеках, густыми тенями на веках, кустистыми бровями Василий Гольберг походил на злодея из детской сказки.
– Он тут
– Ну, что ты, это Гамлет. Народный театр не мелочился, ставил только пьесы Шекспира.
– Таким Гамлетом только пугать детишек, такого не жаль убить.
Яков усмехнулся и протянул другую фотографию: без грима, почти подросток, с нежной улыбкой на по-женски пухлых губам, с бархатистым взглядом темных глаз он напоминал влюбленного Ромео. Она представила рядом с ним Дусю и вздрогнула.
– А вот Маша, ей тут четырнадцать.
С фотографии смотрела в упор дочь - подросток, дедовские пухлые губы и уши, огромные, вылезавшие из любой прически,
Большие уши для девочки катастрофа. Она сделала косметическую операцию на первом курсе мединститута.
Темные глаза, как у деда, но взгляд колючий. Даже в подростковом возрасте черты ее лица не складывались в романтический образ. Даже в детстве не хотела быть актрисой, только врачом и никем больше. Она была равнодушна и к театру и к живописи, и не проявляла интереса к литературе.
– Взгляни на это.
Редкий снимок: бородатый и почти лысый Яков на фоне портрета Декарта затягивался сигаретой в мундштуке. Был такой период, когда он сменил трубку на мундштук.
Лицо великого философа, живое, энергичное с грубыми чертами и взлохмаченными волосами до плеч, - напоминало предводителя восстания из школьного учебника истории.
– Ты тут на философа больше похож, чем сам Декарт. А еще, - она задумалась, - Да, да, Фрейд, копия, только симпатичнее и взгляд добрее.
– Разве?
– удивился он и погрузился в созерцание себя.
Она стала перебирать фотографии.
– Что-то ищешь?
– спросил он.
– Да, Григория, Марго показать, она обрадуется.
– Вот кто для вас, женщин, истинный философ, классический вариант, - усмехнулся Яков, - Есть только на одной. Наша первая встреча. Помнишь? Групповой портрет, вся компания собралась: Нина с Колей, ты, брат и Гришка.
Встречались в закутке при мастерской театра, где они отмечали девятый день после смерти Василия Гольберга. В тесном пространстве без окон помещались стол со стульями, кресло, тумбочка с электроплиткой у входа. Если кому-то надо выйти из-за стола, приходилось вставать всем.
На фотографии наголо остриженный Григорий, с боксерской шеей и мускулистыми руками, переплетенными на груди, повернулся к Софье и что-то говорит, ее лицо смазано. Рядом с ним брат, прислонился к стене, как всегда отстраненный. Чуть дальше Николай, симпатичный, в мелких кудряшках до бровей, Дуся делала ему химическую завивку. В углу в кресле Нина, держит спину, ей четырнадцать лет - возраст Джульетты, русые кудри до обнаженных плеч, белоснежное лицо, - она делала маски из яиц и меда, несколько капель лимона; светло-карие глаза кажутся темно-серыми, строгими, и губы без улыбки, - печальная, ведь ее Ромео похоронил отца Гамлета.