Замыкание
Шрифт:
Григорий не смутился, подошел к краю сцены и стал всматриваться в лица зрителей.
– Ну, как, совки - бандерлоги, будем работать или по домам разойдемся?
– хищник высматривал очередную жертву, увидел, спрыгнул со сцены и остановился возле худого мужчины, сидящего на приставном стуле в Софьином ряду, он мог быть и учителем, и рабочим.
– Расскажите о себе, - приказал Григорий.
Мужчина поднялся:
– Я работаю строителем, платили кирпичами, теперь никак не платят.
– Такая
– А кто не платит - кто он? По-вашему в прошлой жизни ничего хорошего не было?
Григорий подошел совсем близко, Софья поразилась, как он уверенно держался. Так держится тот, кто убежден в своей правоте. Но его правда ей недоступна.
– А что было хорошего?
– он навис над мужчиной, держа руки в карманах.
– Ну, женился, ну, дочь родилась. Можно много вспомнить.
"Сейчас Гришка его размажет", - прошептал Яков.
Софья схватилась за подлокотники, как в набирающем высоту самолете. Григорий держал паузу.
– Вы еще работу вспомните, не забудьте зарплату и квартиру и пустые полки в продуктовых магазинах, - раздраженно произнесла женщина в вязаной кофте.
– Ну, жена, ну, дочь..., ну, я, лошадка, убогая, давай - давай, шевелись, по грязи, по разбитой дороге, ближе к кладбищу. Сам дойдешь? Или пристрелить?
– Григорий резко повернулся к женщине в вязаной кофте, - Теперь с вами. Как вы раньше жили: шаг вправо, шаг влево, - расстрел. Теперь разрешено двигаться даже задом наперед. Было бы желание. Что выберете? Какую дорогу? А?
– Какую?
– голос женщины изменился, стал спокойным, как под гипнозом, - думаю, свою. Но не ту, по какой шла.
– Запомните свои слова. Зал хлопает!
– приказал профессор.
Он подходил к рядам, кому-то хлопали, кого-то освистывали, Софья не понимала, зачем все это. Решила, что он проводит недорогой сеанс психотерапии. Но ведь сеанса не заказывали, и люди стали разбегаться. После перерыва в зале осталось мало зрителей. Так мало, что она даже расстроилась, жалко Гришу. Но он, наоборот, повеселел, заулыбался:
– Мусор уплыл, теперь можно и поработать.
Накачанные молодцы внесли школьную доску и поставили на два стула со спинками.
– Подтягивайтесь, ближе, еще ближе, давайте все на сцену, - пригласил Григорий.
Первым поднялся и скорым шагом прошел на сцену высокий мужчина, в сером костюме, и заговорил преподавательским голосом:
– Я так понимаю, предлагается, прежде чем шагать в разные стороны, сначала подумать каждому, куда и зачем. И еще, насколько я понял из выступления уважаемого профессора, мы сейчас уже в другой стране. Вопрос: если мы - совки и бандерлоги, с какой стати в другой стране? Ведь страна - это мы. Вот если нас переселить в Англию и пригнать сюда англичан, согласен, да, другая страна.
– Я вас понял, - дружелюбно произнес Григорий, -
Послышался недовольный шепот: думать, все думать, а когда работать, - но быстро прекратился.
– Думать, не думать, а "существовать, значит мыслить", еще никто не отменял, - назидательным голосом высказался мужчина в сером костюме.
– Вы хотите сказать, что мы до сих пор не существовали? Нас не было? Кто же мы?
– женщина в вязаной кофте грозила пальцем мужчине.
– Тело, значит, отменили? А я пропустил. Теперь главное - мысль? А любовь?
О, тот самый, строитель, остался и даже осмелился подать голос.
– Действительно, - кивнул Григорий, - прямую кишку, рот - анус, я бы оставил, больше ничего. Умные машины будут считывать ваши убогие мысли.
– Зачем кишки нужны? Если машина считает наши мысли, рот тоже не потребуется, - смелел мужчина.
Софья с Яковом отошли в сторону. Люди толпились вокруг Григория, и было непонятно, кто говорил. Наконец, всех заглушил высокий женский голос:
– Не уводите в сторону. Я о серьезном. Хочу уехать в другую страну, очень. Как будет возможность, уеду, не раздумывая.
– Нас нигде не ждут, - возразил кто-то.
– Дома мы тоже никому не нужны, - опять женщина.
– Навязывайте себя..., доказывайте, что нужны...
– Григорий направился в сторону Якова и Софьи, толпа расступилась, остановился перед ними и в упор посмотрел на нее: - Здравствуй, Соня, я рад тебя видеть.
Все стали на нее смотреть, и она обрадовалась, что приоделась: небесный цвет костюма очень подходил к слегка загорелой коже. Загорела в мае, когда после уроков работала с детьми на пришкольном участке.
Григорий резко повернулся и направился к доске. Несколько человек быстрым шагом покинули зал. Яков прошептал ей на ухо: "Может, старый приятель вернет нам деньги. Были бы не лишними".
Накачанные молодцы внесли на сцену стулья и расставили в форме круга. Зрителей и двух десятков не осталось. Кроме Софьи - еще одна женщина. Шел третий час семинара.
Все расселись, Григорий улыбнулся ей:
– Начнем с Софьи Леонидовны.
– Давно пора, - проворчал Яков, - Софья у нас продвинутая, учительница в современном смысле.
Неуклюжая фраза повисла в воздухе. Григорий вскочил, изобразил танец бедрами, вскинул руки и задрал голову, что означало устремленность в будущее, неправда, она жила настоящим.
– Ладно, раз так, поделитесь с нами, как вам удалось быть всем довольной, - Григорий улыбался ей, и это было удивительно, как если бы солнце пробилось сквозь толстый слой вулканической пыли.
– Довольна ли я собой? Вряд ли, как учительница литературы, я не могу заставить учеников читать классику, - ничего умнее не пришло ей в голову, а ведь могла пококетничать, допустим: собой довольна, тобой не очень.