Замыкание
Шрифт:
Эскизы декораций к спектаклям народного театра я храню в кладовке в аккуратно сложенных папках. Забрала себе, когда Яша хотел выбросить. Доживешь до старости, посмотришь другими глазами - полезное занятие для художника. Что скажешь, права я иль нет?
Яков ответил ей, и в запись попал их диалог.
" Как-то я решил вспомнить свои эскизы готических замков, достал из кладовки, увидел острые башни на фоне темного неба, на луну наползают
Красок тогда мало было, не развернуться, что я мог, если кладовая в подвале Дворца культуры была забита банками с коричневой краской: когда-то закупили для покраски пола в зрительном зале, но руки не дошли. Я ведь предлагал поменять хотя бы на синюю, но хозчасть отмахивалась: лопаются трубы, текут потолки, а тут всего лишь краска. Но я старался: почему-то вы все забыли многоцветные витражи.
– Да помню я их, - возразила Мара, - но опять же по инерции ты предпочитал коричневый, добавляя немного пятен темно-красного и синего.
– Какая действительность, такие декорации, культура финансируется по остаточному принципу крохами со скудного стола. Но если совсем серьезно: красно-коричневая символика еще как уживалась в головах миллионов людей, с ней не покончено до сих пор.
– Тут, Яша, я с тобой полностью согласна, и это ужасно. Умирать тяжело поэтому, будто я лично что-то недоделала, не смогла, не сумела, - долгая пауза, и снова глуховатый голос Мары: - Вскоре Гамлет умер - нелепая смерть, Яша пришел с женой и маленькой дочуркой, кажется, в первый класс пошла, нет, путаю, старше, ты прав, Яша, ей было одиннадцать. Помню, была ссора из-за Гамлета, жена ревновала, пришлось мне вмешаться, напомнить, что он умер, грех к нему ревновать".
Гамлет умер
Ей скоро исполнялось шестнадцать лет, и Софья чувствовала себя такой умной, такой все понимающей, какой уже никогда себя не чувствовала.
Гольберг старший умер на следующий день после зачисления сына Коли на филологический факультет университета. "Как он радовался, как гордился сыном", - много раз повторяла Дуся, будто это была самая важная новость, не понимая, что смерть обесценивает все, что с нами происходит.
Казалось, весь город хоронил актера. Люди шли за гробом как на демонстрации. Когда музыканты умолкали, прохожие, не разобравшись, махали руками. Гроб несли от Дворца культуры до заводской площади. Там все желающие пересели на автобусы. Софья заняла место рядом с сестрой и Колей и спросила, какое отчество у его матери и как звучит полное имя. "Только Дуся, если не хочешь нажить врага. Даже я ее называю так. Отец любит...
– он споткнулся, - называл мать Дусенышем, но чаще Дульсинеей". Сестра сердито смотрела на нее: нашла место задавать вопросы.
У ворот кладбища собралась приличная толпа прибывших на автобусах, на
Коля сторонился матери, Нина держала его за руку. Софья отстала от них, и когда пришла на место, к могиле не пустило плотное кольцо людей. Речи не были слышны, и она незаметно покинула кладбище.
На девятый день приехал брат Иван из Москвы, после зачисления в художественную академию, и позвал сестер во Дворец к Якову - лучшему другу Василия.
Они вошли не с парадного, а сбоку, через неприметную дверь. Долго поднимались по ступеням: брат впереди, Соня догоняла, а Нина отстала, но догонять не спешила, - по широкой мраморной лестнице, потом по обычной, плавно сужающейся до самого конца. На последней площадке, выше был чердак, брат открыл со скрипом железную дверь, и они, переступив через высокий порог, попали в загроможденное помещение, как танцевальный зал. Поразили пыльные окна на потолке.
– Смотрите, смотрите, как интересно, на полу звездное небо! Ой, не наступите!
– вскрикнула сестра.
Иван замер у края полотна: на черном фоне фосфоресцировали оранжевые звезды и желтый серп луны.
– Это декорация к спектаклю, - пояснил он.
– Нам куда?
– почему-то шепотом спросила Софья.
Он показал на узкую, окрашенную светло-голубой краской дверь в дальнем углу. Они стояли у края декорации и не знали, куда двинуться: вдоль стен громоздились пирамиды из ящиков, досок, коробок, из которых вываливались искусственные букеты, ленты, скомканная одежда, в углу не то Нептун, не то Черномор, из папье -маше, грозил трезубцем.
Иван решился, ступил на полотно, и они гуськом пошли по звездам. Открыл великан. На нем был черный костюм и белая рубашка, без галстука. Как она умудрилась его не заметить на кладбище, - загадка.
– Яков, - назвался он и в упор посмотрел на нее.
Она в ответ кивнула, забыв назвать свое имя. Угрюмый, с красными опухшими веками великан показался ей стариком. Ему было тридцать, но он уже начал лысеть.
Шок от знакомства быстро прошел, ее волновало, как они уместятся в тесной кладовке. Светилась только настольная лампа, и она не сразу заметила у двери тумбочку с электроплиткой.
Яков принес два табурета, Софье предложил стул.
Резкий стук в дверь испугал ее, явились Коля и с ним высокий, чуть ниже Якова, но все еще впереди, еще перегонит, - темноволосый, с бледным лицом и пронзительным взглядом юноша. Он понравился Софье сразу. "А я?" - спрашивала она. "Еще бы, твое испуганное лицо показалось милым, и я почувствовал себя сверхчеловеком, способным вызывать страх". Он тогда читал Ницше из библиотеки Якова.
– Сквозь тернии к звездам. Это вы, дядь Яш, к какому спектаклю намазали?
– спросил высокий в стиле давнего приятеля.