Замыкание
Шрифт:
– Мы идем другим путем! Елена Рерих указала нам другой, верхний путь! И не надо...
– голос на высокой ноте прервался.
С места поднялась седая женщина профессорского вида, Софья узнала в ней преподавательницу кафедры искусствоведения, - и направилась к выходу. За ней из разных мест зала потянулись несколько преподавательниц и мужчина, высокий, худой, тоже профессорского вида.
К Софье повернулась впередисидящая женщина с прорехой на кофте:
– Видели? Пятая колонна, бывшие коммунисты, - прошипела
Совпадение позиций примирило Софью с прорехой. Конечно, нужно уважать тех, у кого есть свои взгляды, но зачем лезть в чужой монастырь со своим уставом?
Монах вещал в микрофон:
– Сектантство под видом православия внедрилось в саму церковь, в само Христово тело. Сектантство внедрилось в сознание масс. Истинное знание большинству недоступно. Люди вступают в лжеобщества, где самым величайшим злом являются кошки и собаки.
В зале захлопали. Но хлопки заглушил все тот же женский голос:
– Елена Рерих нам указала другой путь!
Пятая колонна опять просочилась в зал и толпилась за последним рядом.
– Ага, коммунизм - светлое будущее. У рерихнутых каша в головах, - произнес тихо мужской голос за ее спиной.
Софья вдруг увидела, как сквозь набежавшую толпу у выхода пробирались в зал Яков и Миша. Может, галлюцинация? Заныла шея, она опустила голову. Когда через некоторое время посмотрела в ту сторону, их уже не было.
Донесся грубый мужской голос, откуда-то из первых рядов:
– Вы нам лучше про троицу расскажите, ну, их, сектантов, пусть сами разбираются, вы нам о главном.
Монах как-то странно изогнулся, если бы Софья верила, подумала, что черта увидел.
Лицо покраснело, покорежилось, - и он не чужд ничему человеческому, и презрению тоже.
– С вами о троице?
– возвысил он голос.
– С вами? Стану я с пьяными вообще разговаривать? Нет, конечно. Сначала протрезвейте, уж потом поговорим.
Софья после этой встречи спрашивала о троице у Якова, он тоже отказался объяснять: атеисту недоступно триединство, ибо он не принимает чуда.
Монах что-то говорил, зал шумел, кто-то возмущался, кто-то хлопал. Бывший атеист запрыгнул на сцену, объявив перерыв, сошел в зал, следом за ним, подобрав подол, со сцены прыгнул монах, и они вдвоем удалились.
Софью толпой вынесло из зала, но домой она не торопилась, медленно шла по коридору и прислушивалась к разговорам:
– Что они нам все навязывают, то марксизм, то еще что-то.
– Как что? Общечеловеческие ценности.
– Слово какое, к монаху не подходит.
– Зачем угрозы? Зачем ненависть?
– Язычники мы, жестокие, агрессивные, были и остались, неважно, какие одежды на нас.
– В мире уже давно другие проблемы решают. Рериха зачем-то выкопали.
– Тише ты, услышит.
– Боишься, на экзамене завалит?
Ее обогнали симпатичный юноша и несимпатичная
Прозвенел звонок, люди потянулись в зал, Софья тоже. На сцене появился монах.
Кто-то из середины зала прокричал:
– Даешь троицу!
Монах был непреклонен:
– Я повторяюсь, разве вы будете с пьяным говорить о чем-то серьезном? Если вы неглупые люди, поймете меня. Протрезвейте, говорю я вам, а потом поговорим о троице.
Шум усилился, народ жаждал глубоких знаний, но никто эту жажду не собирался утолять. Монах дождался тишины и заговорил о мистическом знании, о неслучайных встречах, голосах, благой вести и вещих снах. Софье было интересно. Но громкие голоса за спиной отвлекли, она обернулась: у выхода и в проходе плотно толпился народ. Какое-то движение, кто-то прорывался в зал. Толпа распалась на две части, освобождая проход. Софья увидела худого, бородатого мужчину, стремительно направляющегося к сцене. За ним спешили Яков и Миша.
Кажется, шизофрения, - подумала она, с чем себя и поздравляю, мечта Дуси становится явью.
Первые ряды поднялись, закрыв монаха, по залу пронеслось: "Гуру", с ударением на первом слоге.
Мужчину окружили, Софья увидела радостно-возбужденные лица, молодые и старые, со слезами на глазах. Где Яков? Где сын? Ноги не держали, она села на место и положила руку на грудь, пытаясь успокоить сердце, ее знобило, ей было страшно.
Зал притих. Монах исчез. Мужчина повернулся к людям, спокойный, слишком, пауза затягивалась. Она стала волноваться: ну, что же он? почему молчит?
И он заговорил, глухо, путая падежные окончания, никто не перебивал. Голос его креп, был хорошо слышен в притихшем зале, речь становилась гладкой и литературно правильной.
– Мы возьмем самое лучшее, мы покончим с враждой и непониманием, с войнами и революциями, мы пойдем по всему свету под знаменем Христа - спасителя, мы вместе пойдем. К нам присоединятся все, кто устал ото лжи и несправедливости. Мы, ученики Христа, положим начало религии мира, как завещали нам Христос, Магомед, Будда и Николай Рерих.
Софья поднялась в поисках сына, ее подхватила толпа, вынесла к сцене. Но она сумела, вырвалась и выбралась из зала. Уже почти спустилась по ступеням на первый этаж, услышала голос сына:
– Мама, подожди, - Миша со счастливой улыбкой спускался, держась за Якова.
– Мама, ты не переживай, я иду домой, уроки учить.
Яков подхватил ее под руку:
– Соня, не ругайся, я тебе дома все объясню. Не пугай сына. Люди всех возрастов, независимо от профессии и образования, ищут веру. Вчерашние истины уже не устраивают никого.