Запах разума
Шрифт:
Вся процедура заняла минуту. Хороший врач, в общем. Сделал профессионально, быстро, чисто, аккуратно - хоть в учебник. Только совершенно ненормально. Не по-человечьему. Но ещё и что-то доброе сказал Калюжному: по интонации и по запаху ясно, что доброе.
Калюжный нас оглядел и спрашивает:
– Что случилось-то, ёлки?
– видимо, у нас изрядно шары на лоб лезли.
– Ничего, салага, - говорю.
– Червяка из твоей морды вытащили. Который бы тебя сожрал нафиг до самых мозгов, если бы не Нгилан.
Калюжный потёр щёку поверх листа.
– Бляха-муха...
– говорит.
– Спасибо... гхм... А не пауком никак нельзя было?
Разумовский сделал строгий вид и говорит:
– Нельзя было не пауком, Сергей. Надо было - как положено.
И Багров прыснул. Багровым Нгилан занимался только пару минут, да и то больше обнюхивал, чем что другое. Сделал ему укол осой - и свободен. Видимо, с нашими желудками ничего такого уж страшного не случилось.
Когда Нгилан о нас позаботился, чтобы мы, значит, не передохли, пока он по нам диссертацию не напишет, Цвик своего Багрова за рукав потянул - и давай что-то щебетать. И Нгилан слушал и пах одобрительно. Только не очень понятно, о чём речь.
Но Багров, конечно, хорошо соображает в этом плане. Цвик на наши комбезы показал, на банку с дезинфекцией. Пока я думал, что да, постирать шмотки было бы дельно - Багров догадался спросить, где самим можно помыться. Плюнул на ладонь, потёр другую. Цвик хихикнул и выкусился, как пёс, когда тот блоху ищет. Рядом с локтем. И стал вылизываться, уже как кот - вылизал себе между пальцами. Очешуеть, высокоразвитая цивилизация!
А Багров говорит:
– Хен, Цвиктанг. Мы целиком грязные, у нас на всё тело слюны не хватит, - и показал жестами.
На что Нгилан серьёзный, и он усмехнулся.
Тогда Цвик взял его за руку и кивнул. Они кивают не по-нашему, вперёд, а как-то снизу вбок - и значит это у них "пойдём".
Багров говорит:
– В баню зовёт, мужики. Или в ванную.
Хорошее дело. Грязные, как чушки. А тут женщины нюхают, неловко. Мы же - не то, что здешние, мы - простые люди. Специально пахнуть розами не обучены, а случайно получается то, что получается. Обычно никто не радуется.
Мы пошли за Цвиком.
А он нас привёл в небольшое помещение на первом этаже. Провёл нас рядом, кажется, с кухней, потому что оттуда потянуло определённо съедобным, когда мы проходили мимо. Калюжный даже спросил:
– А пожрать дадут, интересно?
– Ты, - говорю, - хоть руки вымой сперва, хамло. Смотри: народ вокруг чистый, пушистый - а мы из дикого леса припёрлись, все в дерьме. Нас лечить стали спешно, чтобы мы по дороге не сдохли, ясно. Но уж кормить грязными не будут, стопудово.
А Разумовский говорит:
– Денис, раз уж ты с ними на товарищеской ноге, спроси и про сортир заодно. Немаловажный момент.
Багров скривился:
– Ну как я буду у них про сортир спрашивать? Какими жестами? А вдруг они что-то неприличное подумают?
Но Цвик и сам сообразил. Тем более, оно у них было рядом - гигиенические помещения. Отодвинул две зановесочки - показал.
В одной - сортир. Окно, чуть занавешено, но светло. На потолке подсветка, опять же. В полу три толчка, поросших чем-то мохнатым - можно сесть рядком и поговорить ладком. Чисто конкретные пуфики с дырками, причём дырки сквозные, ведут куда-то вниз. Никакого смыва нет. Внизу должна быть выгребная яма, но дерьмом не тянет, тянет чуток погребным холодком - и только. Такие же зелёные стволы, как в лаборатории, из пола выходят, в потолок уходят, штук пять растут вдоль стены, прямо с ветками и листиками, типа лавровых. На свободном месте что-то странное, вроде трутовика, опять же, только больше размером и слоистое - этакая штуковина размером в суповую тарелку. На маленькой полке лежат два шарика с пупочками сверху, вроде декоративных тыкв - один ярко-жёлтый, другой - оранжевый в зелёную полоску. И всё во мху, как везде.
И гадить тут как-то странно и непонятно. Непривычно.
Но в следующей комнатухе всё было ещё непривычнее. Потому что это оказалась не ванная.
Вернее, ванна посредине стояла, точно. Большая. Стеклянная. Почти круглая. И полная на три четверти меленьким-меленьким белым песочком. Очень чистеньким. Вдоль стены - полки из веток, на них банки-склянки стеклянные и ещё из чего-то. Вдоль другой - бамбук этот. Всё, как у них полагается. Только мыться нечем, воды - ни капли.
– Японский бог, - говорю.
– Что за комедия, пацаны? Нафига тут этот пляж?
Ну, у Разумовского тут же гипотеза:
– Они чистятся песком, Витя. Как шиншиллы, - говорит. Взял с полки бутылочку, вынул пробку притёртую, понюхал.
– Ну да. Смотри, видишь - масло тут. Сначала они вычищают себя песком, потом вытряхивают его из шёрстки и смазываются маслом. Чтобы шерсть лоснилась.
– Кайф, - говорю.
– Хренею я со всего этого. А мы как мыться будем? Тоже песком посыплемся? А стирать как?
Но никто мне на это не ответил.
Родной сын клана Кэлдзи
Нгилан сказал, что им надо почиститься, поесть и поспать, а я подумал, что всё это может оказаться сложнее, чем на первый взгляд представляется.
Я понял, что всё может быть сложнее, даже раньше, чем Нгилан начал их исследовать и лечить. Я об этом подумал ещё в передней, когда пришелец, который кашлял, закашлялся снова, и Нгилан запретил использовать Старшую речь.
– Говорите только вслух, - сказал Нгилан и собрал все запахи в комнате в кулак.
– Этот парень... это существо... мне кажется, любое ароматическое высказывание вызывает у него приступ удушья. А ещё лучше - уходите. Дайте им опомниться.
– Этот парень *это существо*, - не удержался Лангри, но ушёл.
Пришельцы ему не понравились, он даже не попытался это скрыть. Он вообще не из тех, кто всегда благоухает, чтобы не сказать больше. Но его слова и мысли всегда пахнут одинаково, что, по-моему, хорошо.
А Дзидзиро, перед тем, как увести сестрёнок, сказала словами:
– Я была права. Они существа вроде нас, только совершенно нездешние. Им будет очень тяжело, общайтесь с ними поласковее.
И Нгилан тут же сжал кулаки, чтобы не согласиться Старшей речью, и согласился вслух: "Конечно".