Записки на портянках
Шрифт:
– Горячий? – спросил я.
Бляди скрутились, как будто получили по пуле в живот, и тихо повизгивали.
– Ты их так поубиваешь, Ебан. Я ж тебя за ним и посылал.
– Но кипяток…
– Конечно кипяток. 96 градусов, почти сто.
До меня начало доходить.
– Кстати, сахарок будешь вприкуску нюхать, или тебе в кипяточек высыпать.
– Это погодя, – осторожно ответил я.
Спирт вернул меня к жизни. Самочувствие, а вслед за ним и настроение устремились вверх.
– Объясняю боевое задание. По сведениям
– А почему в борделе? – спросил я.
– А куда еще в Губернске можно пойти? – ответил он вопросом на вопрос.
– Логично.
– Теперь слушай мою команду: Рассредоточиться среди посетителей и ждать приказа. Рассредоточиться мы уже рассредоточились, теперь, не привлекая к себе внимания, будем ждать. Раздевайся.
– Совсем?
– Конечно. Ты же в борделе в номерах. Кто же в номерах сидит одетым.
– Но…
– Ты мне хочешь все дело тут провалить? Выполняй приказ!
– Нюхни сахарку для храбрости, – сказала ближайшая ко мне Блядь и протянула трубочку и зеркальце, на котором была дорожка из белого порошка.
Я с силой засосал в себя сахарок, и мощная свежая струя ударила мне прямешенько в мозг.
– Чем это ты так Вовочкину приглянулся? – спросил меня подозрительно Партдонт.
– Не помню, – ответил я, проваливаясь в кайф.
– Хочешь свежую устрицу? – вырвала меня из объятий нирваны Блядь.
– Да, – ответил я, находясь в состоянии всесогласия.
– Сахарком присыпать?
– Да.
Она уселась на мой стол, раздвинула ноги и, сдобрив свое богатство кокаином, пропела ангельским голосом:
– Обед готов.
– Там какие-то люди гуталин предлагают. У них дедушка на гуталиновом заводе… – услышал я сквозь искрящиеся алмазы.
– Будем брать. Вперед!
Застучали сапоги, завизжали бабы, кто-то куда-то палил. Истерический крик, пристрелю, гадов, и твердый голос Партдонта:
– Я тебе пристрелю! Я тебе таких пристрелю! На хлеб менять будем! Не выбрасывать…
– Товарищ Командир… вызывали… боец Контра…
– А, Семен, заходи.
Да, уважаемые товарищи, товарищ командир – это я, Ебан Пшишков собственной персоной. Не ожидали? Хотя ничего неожиданного в этом нет. Шла гражданская война, а на войне пуля или повышение обязательно тебя найдет. Пули, слава богу, свистели мимо, так что стал я командиром революционного отряда, и стояли мы в Губернске. Душа же моя была в родном Колосистом, с моей матушкой, которую я не видел со времен революции и скучал… не то слово скучал. Сам я поехать к ней не мог, и решил я послать к ней бойца верного и проверенного, чтобы письмецо передал, да гостинцев.
Боец Контра мне нравился давно. Попал он к нам по комсомольской путевке. Скромный, застенчивый, но смелый в бою. С товарищами быстро нашел общий язык. Симпатичный приятный парень.
– Вот что, Семен, не в службу, а в дружбу. Хочу я тебя попросить навестить мою дорогую матушку и передать ей кое-каких гостинцев, да письмецо. Сам то я вырваться не могу, дела, а ты другое дело. Слетаешь?
– Слетаю.
– Тогда вот тебе рюкзачок, там письмо и гостинцы для матушки. Передашь, ну и так, на словах все расскажешь.
И вот скачет боец особого революционного отряда Семен Контра на своем любимом и единственном коне в город Колосистый, где живет мать его командира Ебана Пшишкова. Едет Семен и думает, что вот отвезет он заветную посылочку, а там, глядишь, и отпуск дадут, или служить поставят поближе к каше. Но каша – это конечно каша, тут и слов нет, если она с мясцом да маслицем, Семен сглотнул слюну, но лучше бы конечно отпуск. Больно он соскучился по отцу с матерью, да по супруге своей комсомольской, с которой обвенчали их на революционно-комсоморльской свадьбе, и сразу после вручения свидетельства, на фронт, его на один, а ее, уж как водится, на другой, так что семейной жизни он не знал совсем.
Задумался так Семен, и не заметил, как въехал в лесок. А лесок – не поле, тут надо ухо держать востро. Лесок не для мечтаний создан, да с кем не бывает.
– А ну стой! – услышал он.
Бежать? Да куда убежишь от пули?
– Стою, – Семен остановил коня.
Тут же из леса выехало несколько мужиков, взяв его в плотное кольцо. От смотрящих в его сторону стволов Семену стало не по себе.
– Куда путь держишь, мил человек? – нарочито ласково спросил Семена здоровенный мужик с хитрым лицом.
– В Колосистый.
– Ах, в колосистый. Ну в Колосистый это можно. А позволь полюбопытствовать, зачем тебе в Колосистый? – продолжал кривляться мужик.
– Родня у меня там, – соврал Семен.
– И кто, если не секрет?
И тут Семен понял, что попался. От волнения он забыл имя матери командира, а адреса он и не знал. Зачем? В рюкзаке лежало письмо командира с адресом и прочим, но не полезешь же сейчас в рюкзак. Подождите, дескать, братцы, у меня тут все написано, а сам я свою родню не знаю.
– Мать… друга…
– А говорил родня.
– Мы с ним… как братья. Он из колосистого… Сам не может…
– А имя у твоего друга есть? – продолжал как ни в чем не бывало мужик. Ему эта игра определенно нравилась. Остальные прыскали со смеху, но громко старались не смеяться. Видно, не первый раз так забавляются.
– Есть. Конечно есть. Как не быть имени?
– Да кончай его Палыч! Хорош трепаться. Жрать пора, – подал голос тощий сутулый мужик.
– Кончать на бабе будешь, а у нас тут эта… следствие. Так как, говоришь, его имя?