Записки на портянках
Шрифт:
– Ебан. Попросил к матери съездить… сам не может…
– Слыш, к Ебаной матери… – они заржали в полный голос.
– Ебана мать…
– И кто ж тебя послал к Ебаной матери?
– Друг мой, Ебан…
– Ну вот, имя друга вспомнил. Эт хорошо. А может у тебя и документик найдется?
– Найдется! – радостно сказал Сеня. Он как раз получил мандат на посещение библиотеки в целях борьбы с неграмотностью у неграмотного населения. Не ахти, но бумага, с подписью и печатью.
– А дай посмотреть.
Палыч
– Семен Контра, – прочитал тот по складам.
– Дивись яка гнида! – глаза Палыча сузились. – Так вы и по документам Контры!
– Я же говорил кончать…
– Не надо меня кончать! – взмолился Семен. – Никакая я не контра. Вернее Контра, но это фамилия, а я свой, революционный, и Ебан – мой командир…
– И что ты тут такой революционный делаешь?
– Выполняю приказ командира.
– Какой приказ?
– Передать письмо его матери.
– Так тебя не просто послали, а еще и с письмом!
– Мужики! Видали! Теперь к Ебаной матери с письмами посылают!
Они снова заржали.
– И где письмо?
– В рюкзаке.
– Давай.
Семен попытался открыть рюкзак, но Палыч его остановил.
– Ты чего?
– Письмо… сами сказали…
– Рюкзак кидай.
Палыч с головой забрался в рюкзак, из которого доносилось его одобрительное похрюкивание. Дальше, как из цилиндра фокусника, на свет появились шмат сала, тушенка, крупа…
– Хорошее письмецо. Можно мы почитаем? Налетай!
– Ой! Вот оно! – Палыч вытащил мятый конверт.
– И правда письмо. Огласи, – Палыч передал письмо тощему. Тот повертел конверт, понюхал, даже прикусил уголок.
– Нет, Палыч, я это не осилю.
– Вот что. Отведем мы тебя к командиру. Слезай с коня.
– Зачем?
– Пленным положено пешком.
Лагерь находился тут же в лесу. Он был похож на цыганский табор. Несколько кибиток образовывали круг, в центре которого горел костер. Пахло едой.
– Где командир? – спросил Палыч у мирно дремавшего часового.
– Тудыть твою мать! – выругался тот. – Мне такая баба снилась, а ты…
– Я тебе покажу бабу!
– Что за шум?
Из ближайшей кибитки выбрался человек в пальто, одетом на голое дело.
– А это ты… – он увидел Палыча, – чего шумишь?
– Да вот, контру с письмом поймали.
– Ну давай сюда свою контру. Сейчас разберемся.
– Сенька! Твою мать!
– Танюха!
Да, это была она, Танюха, его комсомольская жена. Она подстриглась под мальчика и в мужской кавалерийской форме была вылитый казак, если бы не ее аппетитная грудь. Она уже висела у него на шее и страстно целовала в губы. От нее пахло табаком и сивухой.
– Так вы знакомы? – удивился Палыч.
– Да,
– Вестимо где, в лесу.
– А вы меня шлепать хотели! – осмелел Семен.
– Что? Моего Сеньку шлепать?
– Так он сам сказал, что контра.
– Ну да, Семен Контра. Я ведь тоже Контра по мужу! Бля буду мать твою! Не ожидала! Что ты здесь делаешь?
– Танечка, ты материшься? – удивился Семен.
– Еще как! Я, еб твою мать, зам командира, а не траханоебаная курсистка. Костик, дай папироску, – обратилась она к человеку в пальто.
– Танечка, ты куришь?
– Нет, жру их, как коза. Знаешь, как козы папиросы жрут! Рассказывай, с чем пожаловал. Твою мать, Сенька!
И она вновь одарила его горячим поцелуем.
– Конечно знаю Ебана, – оскалился в улыбке человек в пальто, – сам его посвящал в революционеры. Моя школа.
– Только вот провалил я задание, – сказал, шмыгая носом, Семен, – нет у меня ни письма, ни гостинца.
– А куда ж все это подевалось?
– Да мы его того… по дороге экспроприировали, – потупившись, сказал Палыч.
– Соберешь из своего пайка, – распорядился Костя, – а пока погутарим. Танюха!
– Уже!
Пока Константин разбирался, что да как, Танюха накрыла стол возле костра. Самогон, хлеб, картошка, сало, лучок…
– Здорово тут у вас, – сказал Семен, – тишина.
– Да уж, природой бог не обидел… За это и выпьем!
И Константин одним махом опрокинул стакан, больше, чем наполовину наполненный первачом.
– Ух! – крякнул он, и закусил хозяйским пучком лука, предварительно побывавшим в солонке.
Танюха тоже выпила одним махом и, занюхав рукавом, налила еще. Семен закашлялся. Крепкая зараза!
– Как вы ее пьете? – спросил он.
– А вот так, – сказала Танюха, и выпила полный стакан, как воду.
– Ты пьешь? – продолжал удивляться Сеня. Он помнил свою жену тихой, застенчивой, домашней…
– А что, не пила? – поинтересовался Константин.
– Даже в рот не брала! – ответила уже начавшая пьянеть Танюха.
– Кто бы мог подумать! – всплеснул руками Костя. – Революция тебе на пользу.
– Наливай.
– Скажи мне, Семен, А тебя в революционеры посвящали? – похабно подмигивая, спросил основательно захмелевший Костя.
– Не а.
– Ну, так нельзя!
– Костя, он мой муж все-таки.
– Ну и что?
– Я первая. Тем более что это мой медовый месяц.
– Так вы еще не…?
– Ни-ни.
– Тогда другое дело. Забирай его в кибитку.
Но Семену было не до кибиток. Волнения, да и лошадиная доза самогона с непривычки сделали свое дело, и он лежал ничком на траве с блаженной улыбкой на своем еще совсем детском лице.