Заповедник "Неандерталь". Снабженец

Старицкий Дмитрий

Отпустили корабелов и стали ставить лагерь на пригорке около игривого ручья, что журчал между крупных окатышей.

Лошадей расседлали, стреножили и пустили пастись.

Поставили палатки.

Развели костер. И помогальники стали готовить ранний ужин. Кулеш простенький. Но я в походе разносолов и не ждал.

– Барин, - Ваньша подсел ко мне, закурившему толстую асмоловскую папиросу из египетского табака. – Мне тут для коников степь нужна, а не лес.

– Будет тебе степь. Завтра. Южнее. – Ответил я, выдыхая ароматный дым. – Но и этот лес я сводить не дам.

По крайней мере, на две версты от берега, чтобы река не обмелела. Завтра всё своими глазками посмотрим: где, что. Ты людей в ночное определил? Чтобы волки коней не задрали, а заодно и нас.

– Будет сделано. Хотя сейчас волки сытые. Не до нас им. Молодь ростят.

– Но на всякий крайний случай, пусть, когда мужики спят, ружья, заряженные, под рукой держат. А тебе вот – держи.

Я протянул Ваньке ««маузер»» в деревянной кобуре.

– Пошто ты меня, барин, так вооружаешь? Не по чину мне, у меня и двустволка есть. Да и пистолет – баловство здесь.

– Ты теперь, Ваньша, человек начальный. Статусный. А статус должен быть зримым. Завтра покажу, как его собирать-разбирать, заряжать и чистить.

– А вы как? – прям искренняя забота в глазах о начальнике.

Но я уже с ««маузером»» разобрался и понял, что такая архаическая конструкция не по мне. Да и заряжание мешкотное – сразу трёх рук требует. Так что пусть его Ванька таскает – гордится.

– А у меня вот эта игрушка есть, - вынул я из вьючника кожаную кобуру с ««саважем»». Кобура к нему подошла от ««макарова»». Показал коневоду свой пистолет.
– Мне достаточно.

– Ну, коль так, то спаси вас Господь, барин, за честь. – Иван встал и поклонился.

– Садись. В ногах правды нет, - осадил я его с благодарностями.
– Ты у графьёв Орловых конями много занимался?

– Посчитай, с сопливого детства при конюшнях.

– И рысаков их знаменитых видел?

– При них и состоял. Отец мой, хоть и в крепости пребывал, но главным конюхом начальствовал в ХреновОм, это в Воронежской губернии имение графское, от императрицы дарёное. Там он главный коневод был. А как тятя мой помер, а там и матка вслед ушла, то сослал меня графский управляющий в другое имение, под Москвой, где тож конезавод был, пожиже, в ём для ««густоты»» рысаков с разными тяжеловозами скрещивали – не в тройки, а под карету ладили. А там наследники графини это имение продали, а новый барин – тут как раз царский указ об освобождении от крепости вышел – и выгнал нас на волю. Как есть, в чём стоял, сколь в кармане было. Ежели бы Иван Степаныча на своём пути не встретил – был бы босяком. А неохота мне босячить.

– Тарабрин сказал, что ты на брежневские рынки с ним ходил.

– Так и есть. А между такими походами – при конюшне его. У меня там и чуланчик свой устроен – люблю лошадиный ««хрум»» слушать, когда они овес или еще какое зерно поедают – убаюкивает. Нет для меня лучше музыки.

– Значит, селекцию вести можешь? – сделал я вывод из беседы.

– Ась?

– Ну-у-у-у… - пояснил я попроще.
– Скрещивать лошадей так, чтобы они стойко передавали потомству породные признаки. Вести родословные книги. Отбраковывать не подходящих на племя лошадей. Ты вообще грамотный?

– Читаю, пишу, до тыщи считаю. Я так тебе, барин, скажу, что основа породы – жеребец, а кобыла - она и есть кобыла. Когда крови лошадей мешаешь, то в брак половина жеребят улетает. Тех кастрировать – и в продажу меринами. А с кобылами еще посмотреть надо. Бывает лошадка неказистая, а от хорошего жеребца доброе потомство даёт.

– Годится. – Принял я окончательное решение.
– Беру тебя главным конюшим. Потому и пистолет тебе подарил. Пошли к костру. Пахнет уже вкусно. И да… Фамилия у тебя, какая?

– Ась?

– Ну… кличка деревенская.

– Шишкины мы, барин.

На следующий день добыл я сайгака через оптику из винтовки. Метров с пятисот, чем удивил своих помогальников.

– Не-е-е… с австрийской винтовки так не получится, - подвел итог охоты Шишкин.

– Получится, - ответил ему я, - если оптику поставить. Сам глянь.

И дал ему в руки снайперскую ««мосинку»».

Ванька, недолго думая, припал к окуляру, выстрелил и ранил еще одну сайгу. Уже отбежавшее стадо паслось метрах в восьмистах.

– Ну и зачем нам столько мяса? – спросил я.
– Мы как мы его хранить будем?

По ванькиному знаку два помогальника резво поскакали в степь за добычей.

– Прости, барин, не удержался, – повинился Шишкин. – Но патрон зря не сжег.

Мы как раз выехали с поросших лесом высоких холмов в иссеченную балками лесостепь. Я сначала использовал оптический прицел как монокуляр, оглядеться – за биноклем во вьючник лазить было лень, а потом, поймав в перекрестие сайгака, выстрелил. И попал!

Оставшийся помогальник, стреножив коней, стал собирать хворост на костёр.

– Привал, - сказал я обречённо, принимая от Ивана винтовку. – Что в обед будет?

– Шурпа и шашлык,-отозвался от костра помогальник, отзывающийся на имя Сосипатор. Мужик лет сорока, бородатый до глаз и с разбойничьим взглядом.

В степи треснул выстрел, и по небу поплыло облачко сгоревшего дымного пороха. Сайгу добили – понял я.

Коней опять расседлали, стреножили и отправили пастись. Судя по их передвижениям, местная трава им по вкусу пришлась.

Пук этой травы Шишкин мял в руках, нюхал и на зуб пробовал.

– Наверное, дождь тут надысь шел, - вынес он своё заключение, - А так обычно трава тут суше. Но добрая травка. На сено годится, особливо, если ранним летом косить, когда она еще зелёная, высокая и под солнцем не выгорела. И дикими стадами не вся подъедена.

– Прокормим табун? – спросил для проформы.

– И не один табун тут прокормим, барин, - отозвался он. – Сколь жеребцов будет – столько и табунов получится. И на каждый табун – пастух. Да конюхи. Да пахари. Да бабы ихние. Большое село получается. И без коновала совсем никак. Но с такой охотой первые годы можем без овец и свиней тут прожить. Разве что коров молочных держать.