Запрещённый приём
Шрифт:
— Я не ребенок, чтобы мне указывали, как себя вести!
— Я не это имела ввиду.
— Именно это ты и имела ввиду. Все твои мужчины — подкаблучники, но меня тебе не приручить. Даже тебе не по силам сделать это. — Олаф шагнул на меня, сжимая руки в кулаки по бокам своего тела.
Мне хотелось отступить назад. Места для маневра у меня не было, но он был так зол… Я втянула воздух, словно пытаясь уловить этот запах, и почувствовала его. Его зверь был теплым, а его гнев был горяч. Жар, который приятно
Я обняла себя за плечи, не доверяя своему телу на таком расстоянии от Олафа, потому что если что и сорвет с меня амплуа потенциальной подружки серийного убийцы, так это ярлык пищи на нем самом.
Я решила, что попробую сказать ему правду.
— Ты здесь не единственный, кто пытается не множить свои жертвы, Олаф. — Мы были одни, так что я могла называть его так.
Он сделал еще один шаг — на этот раз медленно. Я должна была испугаться, но я знала, что он не убьет меня сейчас. Он столько всего хотел со мной сделать — быстрая смерть его точно не устроит.
— Я так старался с тобой, Анита. Больше, чем с кем-либо.
— Я это знаю, и я пытаюсь делать для тебя то же самое.
— Что это значит? — Спросил он, буквально рыкнув на меня.
Львица внутри меня подобралась, готовая к прыжку, но кому от этого будет хуже — мне или Олафу?
— Это значит, что я питаюсь не только сексом, и я очень стараюсь не покормиться на тебе.
— Я знаю, что ты пытаешься избежать секса со мной.
Блеск. Он просто взял и проигнорировал все, кроме секса. Впрочем, этого следовало ожидать.
— Это не то, что я сейчас сказала, Олаф.
— Это правда.
— Да, потому что ты не можешь дать мне гарантию, что тебя устроит просто секс. Разве тебя самого не парит, что если мы с тобой займемся сексом, ты можешь не удержаться и слетишь с катушек? Захочешь перейти, так сказать, на следующий уровень пиздеца?
— Я уже говорил тебе, Анита, что вещи, которые я хочу делать с тобой, требуют, чтобы ты была цела и невредима. Я хочу не одной ночи с тобой, но многих ночей, и ради этого я готов искать другие пути.
Его гнев начал угасать. Этого оказалось достаточно, чтобы сосущее чувство голода внутри меня наконец отъебалось. Я ведь недавно ела обычную пищу. И я кормила ardeur перед тем, как выехала из дома. У меня не должно было возникнуть проблем с голодом так рано. Сейчас я могла не кормиться сутки без каких-либо побочных эффектов. Так почему же его гнев казался мне таким соблазнительным?
— И я очень стараюсь помочь тебе в этом, но я еще и на гневе питаюсь, Олаф. Ты понимаешь, что это значит для нас с тобой?
Он нахмурился.
— Что значит ты питаешься на гневе?
— Это значит, что я могу питаться эмоциями.
Он нахмурился сильнее.
— Я не понимаю.
— Ты когда-нибудь сражался с вампиром, который питается страхом?
Он кивнул
— Вот что-то типа того, только я не страхом питаюсь, а гневом.
— Значит, если я сейчас разозлюсь, это искусит тебя?
— Да.
— Но ты не хочешь кормиться от меня.
— Нет, по крайней мере, не так.
— Как давно ты кормишься на гневе?
— Пару лет.
— Эту способность ты делишь с Жан-Клодом?
— Нет.
— Тогда откуда она у тебя?
— Возможно я позаимствовала ее у другого мастера-вампира, но есть вероятность, что это лично моя тема. Мы эту способность не афишируем, так что я стараюсь не палиться.
— Почему? Она настолько ужасна?
— Когда она только появилась, я могла случайно стереть память человеку, от которого напиталась. Трудно объяснить окружающим такие штуки.
— А сейчас? — Спросил он.
— Сейчас это просто ослабляет того, на ком я кормлюсь. И его гнев проходит полностью. Я буквально высасываю эмоции.
— Вампиры, которые питаются страхом, пугают своих жертв и множат страх для дальнейшего питания.
Я кивнула.
— Да. Один парень бесился от того, что я делаю, и его гнев только рос. Я высосала его настолько, что он на ногах стоять не мог.
— Ты это сделала нарочно?
— В первый раз — нет, но в последний — да.
— Почему?
— Он сексуально домогался одной из наших охранниц, а потом, даже когда я напомнила ему, кто я такая, повел себя неуважительно уже со мной.
— Это произошло с одним из твоих телохранителей?
Я кивнула.
— Тебе следовало показать ему, где его место, Анита.
— Я так и сделала, но это не наш с тобой случай. Если я покормлюсь на твоем гневе, это будет неуважительно к тебе, и даже более того. Знаешь, я думаю, мы с тобой похожи. У нас с тобой гнев — это стандартная эмоция.
— Я не уверен, что понимаю, что значит «стандартная эмоция».
— Если я не знаю, что мне чувствовать, я чувствую гнев. У меня внутри целая яма гнева — она там с тех пор, как умерла моя мать. Думаю, у тебя внутри тоже есть что-то такое.
— Хочешь сказать, я — маленький мальчик, обиженный на весь мир?
— Я, блядь, только что поделилась с тобой тем фактом, что смерть моей матери переебала мне всю жизнь еще в детстве, а ты пытаешься найти в этом оскорбление. — Моя ярость начала подниматься внутри — так же, как она это делала всегда.
— Я этого не хотел. — Возразил он.
— Тогда хватит обижаться, когда никто не пытался тебя обидеть. Я пытаюсь объяснить, что в нас обоих сидит хренова туча ярости. Это вроде как основа нашей личности.