Зарубежный детектив (1989)
Шрифт:
— Вы из прессы?
Я не ответил, всем своим видом давая понять, что жду ответа, а не новых вопросов.
— Как бы там ни было, — продолжая он, — усмехаясь, — теперь это не имеет никакого значения. Хагбарт Хелле приземлился на своем личном самолете около часа назад и уже давно покинул аэропорт. — Улыбка мелькнула и исчезла, как акулий плавник на общественном пляже.
— Много шума из ничего, — пробормотал я и отвернулся, только бы он не догадался, в каком дурацком положении я оказался. А усики ничего, симпатичные, неплохо бы и мне такими обзавестись.
В кафетерии я выпил чашку кофе, дожидаясь часа, когда люди придут на работу и развернут первые утренние газеты. Деловые мужчины с черными «дипломатами» потянулись вереницей к первому самолету на Осло. Было тепло, свои светлые плащи они несли в руках. Домой они вернутся вечерним рейсом, так что брать с собой секретарш не было никакого резона.
В девять утра я позвонил на трикотажную фабрику, принадлежавшую брату Хагбарта Хелле, и спросил управляющего Хеллебюста. Мелодичный женский голос ответил, что застать управляющего сегодня, к сожалению, не удастся и что по всем вопросам я могу обращаться к главному экономисту. Мне было очень интересно, где находится управляющий, но мне удалось выпытать только, что «он очень занят в другом месте».
Возвращаясь в город, я любовался высоким и бескрайним небом. Равнинный ландшафт Фаны раскинулся как зеленое лоскутное одеяло, на горизонте синели горы, окружавшие Берген. С каждым километром они приближались. В ущельях стелился низкий туман, цепляясь за верхушки раскидистых крон. Примерно туда мне и надо было попасть.
«Рай» — так с присущей богачам скромностью назвали они этот район, расположенный недалеко от центра Бергена. Название это не лишено оснований. Этот район действительно красив, даже по меркам нашего города утопал в зелени, здесь расположились богатые виллы, переходящие но наследству от поколения к поколению. Многие улицы носят имена судовладельцев.
В тихом закоулке центральной части этого района жил родной брат Хагбарта Хелле. Я припарковал мой старенький серый «моррис» на теневой стороне улицы, и оп почти слился с темной зеленью деревьев. Алые капли первых осенних барбарисов уже повисли в безлюдных садах, а темно–красные ветви буков на фоне синего сентябрьского неба почудились мне роковым предзнаменованием, как в древнегреческой трагедии.
Я вышел из машины и немного прошелся по улице.
Въезд на виллу Хеллебюста преграждали черные кованые ворота. Я заметил, что покрытая щебнем дорога дальше раздваивается, направо — к крашеному белому гаражу с двойной черной дверью, налево — мимо ветвистых яблонь и роскошных рододендронов к массивному дому, тоже белому, под блестящей темной черепицей. И дом можно было попасть со стороны широкой террасы, совершенно пустой. Сквош, распахнутые двери слышались голоса и позвякивание столовых приборов. В этом доме даже за завтраком пользовались разными ножичками, вилочками…
Надпись на воротах гласила: «Осторожно — злая собака!» Но никакой собаки я не заметил и преспокойно пошел по улице дальше. Для начала я хотел осмотреться. Довольно скоро я оказался в тупике и вернулся к машине.
Домов на улице было мало, зато участки огромные. Здесь жили люди с крупными капиталами и низким налоговым обложением, владельцы прогулочных яхт и причалов. Их жены проводили утренние часы в дискуссионных клубах, и днем устраивали благотворительные базары. Я невольно поправил галстук. У меня были серьезные опасения. Среди здешней публики я наверняка буду выделяться куда больше, чем среди посетителей бинго или в компании бездомных бродяг. И возможно, здесь спросят мои документы.
Я взглянул на часы. Было еще рано, но откладывать задуманное смысла не имело. Потревожить Хагбарта Хелле за завтраком или за обедом — разница невелика.
Тяжелые ворота слабо скрипнули, когда я их открывал, и белый мраморный щебень под ногами захрустел. Я шел по длинной садовой дорожке, мимо вылизанных клумб с первыми осенними цветами. Собака, которой мне следовало опасаться, все еще не показывалась.
Садовая дорожка уводила меня от террасы, а ходить по чужому газону — нот, я для этого слишком хорошо воспитан. И вот я стою у арочной двери главного входа в дом и жму кнопку звонка.
Дверь открыла девушка лет двадцати, с длинными светлыми волосами, в черном платье и белом переднике, с глазами, как две замерзшие фиалки. В голосе тоже я не почувствовал тепла, когда она спросила:
— Что вам угодно?
— Мне бы хотелось видеть Хагбарта Хелле, — ответил я бодро.
— Вы приглашены?
— Нет, мне не удалось с ним связаться, но…
Она хотела закрыть дверь, но я тут же подставил ногу, чтобы помешать ей, и продолжал переговоры:
— Я не сомневаюсь, что он захочет меня принять.
— Так все говорят, — парировала она. — Будьте любезны, уберите ногу. — И посмотрела, на мой ботинок, как на дохлую кошку.
— Что здесь происходит? — Прозвучал мощный, хорошо поставленный голос из-за ее спины.
В жемчужно–сером холле, отделанном натуральным камнем, показался молодой человек, моложе меня. Высокий, атлетического сложения блондин с короткой стрижкой и с цветом лица, выдававшим его любовь к занятию спортом на свежем воздухе. Загорелое лицо, белозубая улыбка. Голубые прозрачные глаза, как очень тонкий фарфор, были его единственным уязвимым местом. В остальном он состоял из натренированных мускулов и сильной воли, и я на всякий случай убрал ногу из дверного проема.
— Вы кто такой? — спросил он. — И чем могу быть полезен? — я услышал восточно–норвежский диалект, тот особый вариант нашего языка, который отличает детей из хороших семей западной части нашей столицы. Его еще называют традиционным риксмолом, но это всего лишь речь незначительной группы населения некоторых районов самого крупного города нашей страны.
Я продемонстрировал бергенский диалект того же языка, грассирующий, с изысканными модуляциями, свойственными людям образованным:
— Добрый день. Моя фамилия Веум, и мне непременно надо поговорить с Хагбартом Хелле.
— О чем?
— Простите, я не расслышал вашего имени.
— Карстен Вииг. — Он с трудом сдержался. — Я личный секретарь Хелле. Со мной вы можете быть откровенны. Вы ведь из прессы, или мне показалось?
— Ну что вы, — ответил я таким тоном, будто пачкать руки о типографскую краску считал делом ниже всякого человеческого достоинства. — Я частный предприниматель. — В какой-то степени я говорил правду, хотя банк, зная состояние моего счета, никогда не дал бы мне кредит.
— Ну, — сказал он и выжидающе посмотрел на меня из-под усталых век. Он был прекрасно одет, белоснежная рубашка выгодно оттеняла медный цвет его лица, серый шелковый платок на шее, темно–синий блейзер, серые отглаженные брюки и такие блестящие ботинки, что в них можно было смотреться.