Застава на Аргуни
Шрифт:
Моисей часто заморгал ресницами, посмотрел на Пушина.
— Да ну?
Старому таежнику, прокоротавшему век в глуши, месяцами не видевшему никого, кроме своей старухи да внучки, не верилось, что он дожил до таких почестей. Моисей смотрел на сцену и ничего перед собою не видел.
Бакланов, стараясь привлечь внимание Потапова, многозначительно покашливал.
— Моисей Васильевич, идите сюда, — наконец позвал он его на сцену.
Старик начал оторопело озираться по сторонам. Пушин легонько подтолкнул его.
— Идите, идите. Здесь же все свои!
Согнувшись, словно под тяжелой
Бакланов позвал Феклу. Та испуганно глянула на людей, замотала головой, что-то шепча. Нина Сергеевна попробовала взять ее под руку, но не привыкшая к такому вниманию старуха чуть не со слезами стала умолять оставить ее в покое. Бакланов улыбнулся, махнул рукой.
— Что ж, товарищи, будем начинать?
— Пора! — крикнули из зала.
Опершись руками о стол, Бакланов сказал:
— Сегодня мы собрались сюда, чтобы отметить день рождения славного патриота Родины, ветерана пограничных войск Забайкалья — нашего друга Моисея Васильевича Потапова.
В зале громко захлопали.
— Двадцать с лишним лет помогает Моисей Васильевич в охране государственной границы. Честь и хвала ему за это! — Начальник политотдела откашлялся, хлебнул из стакана несколько глотков воды. — Много врагов встречал на своем веку старый охотник Моисей. Редко кому удавалось уйти от него. Многие нашли себе могилу на нашей земле потому, что на их дороге оказывался наш верный друг — Моисей Васильевич. Оставшиеся случайно в живых до сих пор помнят его сильную хватку, зоркий глаз охотника-зверовика…
Моисей, потупив от смущения глаза, подставил к уху ладонь, внимательно слушал торжественную речь Бакланова.
— Враги не раз грозили Моисею, — продолжал Бакланов жестким, грубоватым голосом. — Но сколько бы они ни грозились, товарищ Потапов остается верен себе. Его нельзя запугать. Он мужественный человек, честный гражданин. С врагами он борется так же смело, как и двадцать лет назад, на заре пограничных войск, когда впервые водил за собою бойцов по следам бандитских шаек генерала Шильникова. Он сражается так же молодо и стойко как и тогда.
Бакланов подробно рассказал о боевом пути Потапова, сообщил, в каких операциях он участвовал, скольких нарушителей границы задержал.
— Но не только этим славен наш друг, — продолжал Бакланов, окидывая теплым взглядом старика. — Вспомните, какую большую помощь он оказывал и оказывает государству, как охотник-промысловик! А скольким пограничникам он помог своими советами! Не одно поколение бойцов границы училось у него мастерству следопыта, сноровке, умению понимать тайгу. Отслужив положенный срок, они разъехались в разные уголки нашей необъятной страны. Где их только теперь нет, этих крестников Моисея! Всюду можно встретить бойцов нашего отряда, нашей заставы. — Бакланов опять отхлебнул из стакана и продолжал: — Недавно я побывал в Москве на совещании. Иду как-то вечерком по улице Горького, вдруг останавливает меня незнакомый мужчина и говорит: «Здравствуйте, товарищ комиссар!» Разговорились.
Потапов повернулся к Бакланову, проглотил комок, подступивший к горлу.
— Жив, говорю, здоров. Живет по-прежнему на выселке. Границу охраняет. «Привет ему передайте — большущий, большущий!» — наказал Заиграев. Вот видите, Моисей Васильевич, вас и в Москве помнят.
Последние слова Бакланова потонули в громе аплодисментов.
— Спасибо, Иван Васильевич, за доброе слово! — прошептал Моисей.
— Спасибо вам, дорогой Моисей Васильевич. От лица службы — спасибо! — ответил Бакланов. Он крепко пожал старику руку, обнял его и расцеловал. — Разрешите в заключение, Моисей Васильевич, и вы, Фекла Савельевна, пожелать вам от имени командования и всех здесь присутствующих крепкого здоровья и столетнего веку жизни!
Свою речь Бакланов закончил обращением к пограничникам:
— Служите Родине, товарищи, так же честно, как Моисей Васильевич!
Старик видел, как неистово хлопали в ладоши Пушин, Слезкин, Кукушкин, колхозники, видел, как утирала слезы его старуха; слышал, как кряхтел сидевшей за ним Федореев, шептавший что-то на ухо Плетневу. Потом зал потонул в непроглядном тумане. По щеке побежали горячие струйки.
Как сквозь сон услыхал Моисей слова приветственной телеграммы командования округа, начальника отряда Турова, пожелания Торопова и Плетнева, председателя сельского совета, колхозников, пограничников.
Затем Бакланов от имени командования отряда вручил Моисею подарок — новенький, блестевший вороненой сталью бельгийский винчестер с памятной монограммой: «М. В. Потапову — от Н-ского погранотряда, за мужество». Пока старик рассматривал преподнесенное ему оружие, подполковник спустился со сцены, подошел к Фекле и повязал ей на плечи цветастую кашемировую шаль. Старуха низко поклонилась.
На сцену резво взбежал Мишка Павличенко и, сказав «от меня», вручил юбиляру охотничий нож в коричневых замшевых ножнах.
Повторив Мишкино «от меня», Айбек передал Потапову изрезанную замысловатым узором кленовую трубку. «Живите, пока не прокурите чубук, — пожелал он и тут же пояснил: — Я гильзу внутрь вставил».
Блеснула яркая вспышка магния. Это корреспондент пограничной газеты запечатлел один из торжественных моментов юбилейного вечера…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Наступил 1945 год. Была середина января. Панькин уехал в отряд на сборы. И опять Торопов с головой ушел в службу. И опять нелегко было одному.
«Хоть бы мне куда-нибудь съездить! — думал он, возвращаясь с фланга. — Каждый день одно и то же, одно и то же. Сколько же я наездил за эти годы? — Торопов начал подсчитывать. — Пять лет… Тысяча восемьсот дней… Каждый день в среднем по пятнадцать-двадцать километров. Тридцать с лишним тысяч… Плюс пешком… Ничего себе! Этак уже можно было весь земной шар обойти…»
Настроение лейтенанта совсем упало, когда он вернулся и получил по телефону разнос от Хоменко за задержку отчета по боевой подготовке.