Застава на Аргуни
Шрифт:
Белогвардеец, потеряв над собой власть, прогремел:
— Этого, господин майор, не произойдет. Расчет вы прикажете Вану произвести сегодня и сегодня же я уеду из Уда-хэ. Я прекращаю сотрудничество с вами раз и навсегда.
— Можете ехать, но расчета не получите.
— Получу! — Князь угрожающе сунул руку в карман.
Японец шагнул к нему, повелительно крикнул:
— Выньте руку! И больше такими вещами не шутите, иначе я прикажу вас сейчас же арестовать!
Новиков направился к двери, потом, словно
— Я сегодня же доложу полковнику, и мы откажемся от ваших услуг. Вы вернетесь в Харбин и поступите в дансинг такси-боем. Будете провожать скучающих дамочек, не имеющих средств для оплаты таксомотора. Максимум — пятьдесят фен с подола! Надеюсь, вас такой заработок устроит?
— Вы смеетесь, Накамура? — спросил Новиков, берясь за дверную ручку.
— Мы, японцы, любим смеяться, но не любим шуток! Скоро вы убедитесь в этом.
— Лучше пьяных женщин сопровождать, чем работать с вами, — не сдавался Новиков.
— Впрочем, вам, пожалуй, не придется делать и этого. Мы поступим проще: отдадим вас под суд за старые грехи.
Белогвардеец хотел что-то еще возразить, но махнул со злостью рукой и вылетел из комнаты, хлопнув дверью.
Накамура расстроился. Ван Мин-до, понимавший переживания шефа, пытался его успокоить:
— Не придавайте значения. Князь почти каждый раз, возвращаясь с той стороны, ведет себя так. Особенно, когда потерпит неудачу. Успокоится и опять пойдет. Куда теперь денется?
Накамура заходил по комнате, потом подошел к столу, выпил немножко виски, приказал:
— Готовьте переправщика!
…Утром прибыл Хоменко. Он не захотел упустить случая расправиться с Князем. Будь на месте Новикова другой агент, комендант вряд ли бы помчался ночью сломя голову на заставу. Но тут речь шла о поединке, давно уже превратившемся в азартную охоту.
Хоменко остановил разгоряченного коня у крыльца, бросил поводья коноводу, вошел в канцелярию. Торопов, намереваясь рапортовать, вскочил из-за стола.
— Здравствуйте! — остановил его комендант, усаживаясь на кровать. — Всю ночь ехал, думал коня «посажу». Сам черт обломает копыта о ваши горы. Устал, — пожаловался он, растирая ноги.
Офицеры стояли перед комендантом и молчали, не зная, как реагировать на его жалобы. Им не часто приходилось слышать их от человека, отличавшегося завидной выдержкой и стойкостью.
— Дайте попить чего-нибудь холодненького, — попросил Хоменко, снимая портупею с оружием.
Михеев притащил жбан холодного квасу. Комендант большими глотками, чуть не захлебываясь, пил и косился на офицеров. Отдышавшись, он спросил:
— Селинцев передал, в чем суть?
— Да.
— Так вот, границу надо закрыть так, чтобы Князь нигде не смог проскочить. Более того, надо, чтобы этот переход стал для него последним. Я
Торопов понимал причину возбуждения майора, но не одобрял горячности, с какой он принимался за дело. Операция предстояла серьезная. Выполнять ее следовало в ином состоянии. Чтобы хоть как-нибудь успокоить Хоменко, начальник заставы предложил:
— Пойдемте по чашке чаю выпьем!
— Нет, лучше позднее.
Торопов нехотя сел за стол. Панькин отвернулся к окну, покачал головой.
Хоменко потребовал погранкнигу, журнал оперативного наблюдения. Панькин подал и опять подошел к окну, словно подчеркивая этим свое безразличие к происходящему. Торопов тоже равнодушно пускал кольца дыма. Выражение его лица в эту минуту как бы говорило: «Что ж, командуй, коль не доверяешь!»
Рассматривая погранкнигу, Хоменко хмурился. Покусав губу, он спросил:
— Чем вызвано такое засилие нарядов в квадрате 47-П? Почему столько внимания Травянушке? Почему ослаблена охрана днем? Почему оголен правый фланг?
У Торопова самого возникали ежедневно десятки подобных вопросов и он, нервничая, ответил:
— Охрану границы планировал, исходя из наличных сил. Большего сделать не могу. По двадцать четыре часа в сутки нести службу людей не заставишь. И так по шестнадцать-восемнадцать часов приходится на брата…
Тон ответов майору не понравился. Он покосился на Торопова, но смолчал.
Лейтенант продолжал:
— 47-П вы хорошо знаете. Этот квадрат самый каверзный. К тому же прошедшей ночью там отмечено появление людей. Два человека выходили на берег, спускались в воду, бродили вдоль недавно образовавшейся отмели.
— Могло быть простой случайностью…
— При столь скудных данных, какими снабжают нас, действительно, любая деталь может показаться случайностью, — отпарировал лейтенант.
— Вы начинаете уже давать оценку инстанциям, кои контролируются свыше. — Хоменко испытующе прищурился. Он не любил, когда подчиненные начинали выходить за рамки, определенные уставом.
— Я высказываю свое мнение. Но согласитесь, товарищ майор, что с такой постановкой оперативной информации охранять границу трудно. В нашем штабе — что греха таить! — больше беспокоятся о раскладках для пищеблока, чем об анализе данных оперативного наблюдения. Только и читаем в шифровках: «Обстановка на участке без изменений. Приказ остается в силе…»
— Лейтенант Торопов!.. — Комендант укоризненно покачал головой.
— Я поддерживаю лейтенанта Торопова, — сказал молчавший до этого Панькин. — И дело здесь, товарищ майор, вовсе не в соблюдении субординации… Мы регулярно сообщаем вам данные войскового наблюдения, вы передаете их в отряд. Но ведь кто-то должен их обобщать, с умом анализировать? Должна же быть какая-то отдача?