Застава на Аргуни
Шрифт:
«Такой уж, видно, непоседливый человек, — думал Торопов, замечая на лице кузнеца капельки пота. — Любят его, чертенка, бойцы!»
В последние дни Айбек почему-то притих и помрачнел. Лицо его осунулось. Темная, загорелая кожа плотно обтянула заострившиеся скулы. Всегда разговорчивый и веселый, кузнец стал молчаливым. На вопросы товарищей, пытавшихся узнать причину, он лишь отмахивался:
— Ничего…
— А может, Марюда… того?.. — намекнул кто-то из пограничников, покрутив растопыренными пальцами.
Кузнец приуныл еще больше.
И вот тебе на…
С утра Абдурахманов и Морковкин были в секрете, вели наблюдение за шаландами и плотами, спускавшимися по реке. Лежа в траве, пограничники изредка переговаривались, заносили кое-что в журнал наблюдений. Видимо, такое однообразие стало надоедать, и Айбек, продолжая следить за сопредельной стороной, начал играть переключателем автомата. Играя, он не заметил, как оттянул затвор. Произошел случайный выстрел, пуля задела руку.
— Черт-те что творится! Опять ЧП! — выругался Торопов, выслушав доклад Морковкина.
Получив от коменданта нагоняй, лейтенант расстроился. «Мне определенно не везет. Кажется, все делаю так, как нужно, а вот не получается, — невесело думал он. — У соседей такие же люди, как и у меня. И участок границы не лучше. А живут они без ЧП.»
Торопов прилег на кровать. Вспомнилась последняя фраза из разговора с комендантом Хоменко: «Не думал я, Торопов, что так пойдут у тебя дела. М-да!» Это тягучее «м-да!» покоробило Торопова. Ему казалось, что главный смысл разговора заключался не в том, как Хоменко ругал его, какие отмечал недостатки в руководстве заставой, а именно в этом «м-да!»
Разные неприятные происшествия на заставе и тот холодок, какой за последнее время установился между комендантом участка и начальником Стрелки, могли повлиять на судьбу Торопова. Терзаемый безрадостными мыслями, он незаметно заснул. Когда проснулся, за окнами было уже темно, в канцелярии горела лампа. За столом что-то писал Панькин. Торопов встал и так потянулся, что хрустнуло в суставах.
— Размечтался и заснул, — сказал он, зевая.
— Какие же мечты загнали тебя на кровать? — улыбнулся Панькин.
Торопов наклонился над ламповым стеклом, прикурил, пустил густое облако дыма и со вздохом рассказал о разговоре с комендантом. Потом он беспомощно развел руками, спросил:
— Ну скажи, что делать? Что ни день — какое-нибудь происшествие!
В комнате наступила тишина. Лейтенант подошел к окну, уставился в густую темень.
— Не вешай нос, Игорь! — решительно проговорил Панькин, подходя к нему. — Хоменковское мычание, конечно, ясно. Недоволен он нами. Да и как иначе? Столько неудач на одной только заставе! А сколько их сообщают ему со всех застав? Честное слово, я бы на его месте взвыл. Так что на коменданта ты не обижайся… А вообще бывает и хуже, — сказал неожиданно Панькин, похлопав товарища по плечу.
Торопов резко повернулся.
— Куда уж хуже? Пантеру упустили? Упустили! Слезкин, Абдурахманов ранены? Ранены! Сушилку спалили? Спалили! Да мало ли еще всякой чепухи мы с тобой допустили?
— Ну и что же? — уговаривал начальника Панькин. — Коли случилось,
— Ты серьезно это говоришь или меня утешаешь? — спросил с недоверием Торопов.
— Вполне серьезно, — ответил Панькин. — То, что говорил ты, было. Всего не предусмотришь. За Абдурахманова я и не знаю, как тебя винить. Нам скажут, что мы плохо занимаемся с личным составом, не учим правильному обращению с оружием. Но в том, что мы бездельничаем, не стараемся отдать все солдату, упрекнуть нас никто не имеет права.
— Сегодня тон у тебя какой-то всепрощающий. Хитришь, наверно.
— Ты, Игорь, требователен, тверд. И если у нас что-то еще не получается, то, мне кажется, это временное явление. Подрастут ребята, и неудачи улетучатся, как туман.
— Факты остаются фактами. Твои мотивы коменданту на стол не положишь.
— Но что бы ни случилось, а мне коллектив наш нравится. Ребята зреют, набираются силенок. Стрелка начинает приобретать свой характер. Свой, понимаешь? — Панькин подкрутил в лампе фитиль и, на минуту задумавшись, продолжал: — Нас можно прогнать с заставы в любое время. Но Стрелка останется Стрелкой. И что бы со мною ни произошло, я всегда буду с хорошим чувством вспоминать работу на ней… Это — школа. Сколько таких юнцов, как Слезкин, Абдурахманов, Морковкин, пройдут ее! Они еще проявят себя. Не здесь, так в другом месте. Ради этого стоит и ночей не спать и себя не жалеть. Ты, Игорь, стоишь на правильном пути.
Торопов повеселел. Панькин заметил это и ободряюще закончил:
— Успокойся! Хоменко не любит разбрасываться начальниками застав.
Панькин давно уже ушел домой, а Торопов еще размышлял над тем, что ему сказал замполит…
После отправки Абдурахманова в санчасть прошло несколько дней. Вернувшись как-то с фланга, Торопов решил справиться о здоровье бойца. К телефону подошел санитар. Он сообщил, что Абдурахманов поправляется и недели через две вернется на заставу.
Разговор с санитаром успокоил Торопова. Волновал его лишь звонок знакомого офицера из отряда. Офицер сообщил, что Абдурахманова подозревают в умышленном саморанении.
А вскоре на заставу приехал из штаба отряда капитан Чумаков.
Когда капитан появился в канцелярии, Торопов насторожился.
— Что, опять ЧП? — ехидно прищурившись, спросил Чумаков, подавая руку. — И везет же тебе, Торопов, как утопленнику!
Торопов не был знаком с Чумаковым. Поэтому фамильярность представителя штаба удивила его.
Капитан бесцеремонно уселся в кресло, закурил, с любопытством начал разглядывать бумаги, лежавшие под стеклом.
— Как идет жизнь? Что нового в ваших медвежьих краях? — частил Чумаков, положив ногу на подлокотник кресла.
— Живем помаленьку. Новостей особых нет, — холодно ответил Торопов.
Разговор не клеился. Это, должно быть, скоро понял и Чумаков. Односложность ответов лейтенанта не располагала к беседе.
— Так, так. Никто больше никого не подстрелил? — пошутил он, засмеявшись.