Застава на Аргуни

Иванов Николай Федорович

Несмотря на то, что деятели общества «Кокусаку Кенкьюкай» все еще лелеяли мечту о войне против СССР, разрабатывали инструкции о посылке японских колонистов в оккупированные районы Дальнего Востока, вопрос о выступлении Квантунской армии на север, видимо, с повестки дня был уже снят.

Германия трещала по всем швам. Япония, завязнув безнадежно в Азии, тоже зашаталась. Символ самурайского фанатизма — императорская хризантема все больше и больше свертывала свои поблекшие лепестки.

Канули в прошлое времена, когда пограничникам приходилось неделями отсиживаться

в огневых точках, со дня на день ожидая вооруженных столкновений, которые в любое время могли быть использованы как повод для объявления войны Советскому Союзу.

Бойцы воспрянули духом. Возвращаясь из нарядов, они с удовольствием потирали руки: красные флажки на карте выстроились плотной цепочкой близко от западной границы Родины. Советские армии неумолимо приближались к Германии.

Поднялось настроение и у жителей пограничной полосы, долгие годы находившихся под угрозой нападения коварного врага.

…В мае отмечали юбилей отряда. Со всех застав в пограничный поселок съехались офицеры, сержанты, рядовые, чтобы помериться ловкостью, мастерством, удалью.

Давно уже не видел поселок такого скопления людей, лошадей, такого небывалого оживления и торжественной приподнятости. Всюду слышались разговоры о предстоящих состязаниях, назывались возможные победители, заключались пари.

Часов в десять утра под звуки духового оркестра из ворот показался строй конников. Ровными рядами, на рослых, игравших от нетерпения конях выехали участники соревнований. Впереди, разметав над головой кумачовое полотнище, ехал знаменосец с ассистентами. За ними — полковник Туров. Изрядно располневший, он уже менее всего походил на лихого конника, но по старой традиции обязан был находиться в голове этого отборного эскадрона. Вороной, в белых чулках дончак, словно чувствуя на себе высокую персону начальника, важничал: беспрестанно крутил могучей шеей, вытанцовывал, грациозно вскидывая передние ноги, разбрасывал на пыльную дорогу хлопья пены. Туров, пытаясь сохранять былую осанку, с трудом сдерживал коня, часто оглядывался на музыкантов и что-то недовольно бурчал.

Жители поселка, давно уже не видевшие таких торжественных выездов, высыпали на главную улицу. Грустно смотрели на всадников старики, вспоминая молодость. Весело махали руками говорливые девушки. Пыля босыми ногами, обгоняла колонну гурьба мальчишек.

Торопов почувствовал, как вскипела его кровь, как откликнулась на эти торжественные и красивые минуты армейского парада его солдатская душа.

Когда оркестр закончил строевой марш, Туров поднял руку в белой перчатке и, не оглядываясь, зычным, не по годам молодым голосом скомандовал:

— Запевай!

В первых рядах зазвенел бодрый голос:

Шли по степи полки со славой громкой,

И день и ночь со склона и на склон…

Ударившись о сопки, прикатилось обратно разноголосым эхом:

Ковыльная, родимая сторонка,

Прими от красных конников поклон…

Не

успела затихнуть песня, как над поселком пронеслась звонкая трель трубы:

«Та-та-та-а-а, та-т-а-а-а!.. Всад-ни-ки, рысью, ве-се-ло, дружно, дружно! Сме-ло, впе-ред, не от-ста-вай!..»

Эскадрон пошел рысью на кавалерийский городок.

Через несколько минут всадники остановились. Туров скомандовал: «Смирна-а!» и подскакал к генералу, начальнику войск пограничного округа, гарцевавшему на чистокровном скакуне. Приняв рапорт, генерал поздравил пограничников и жителей села с праздником, разрешил начать соревнования.

Опять прокатился сигнал: «Эй, скорей, прочь с коней!» Бойцы спешились. Главный судья вызвал к флагштоку победителей прошлых соревнований. Напомнив участникам правила, судья поскакал в манеж.

Торопов нервно курил, кусал мундштук. Первые же заезды его встревожили: соперников, блестяще подготовленных, оказалось больше, чем он думал. Уже несколько всадников уверенно прошли все препятствия. Торопов ревниво сравнивал их со своими стрелкинцами и волновался все сильней и сильней. Еще утром он был уверен в победе своей заставы, а сейчас вдруг охватила тревога. «Неужели прошляпим призы? Неужели нам утрут нос?» — думал он, не находя себе места.

День выдался солнечный, знойный. В воздухе летала паутина. Офицеры расстегнули воротники кителей, то и дело вытирали платками лоб, шею. Свободные от заездов бойцы толпились у бочки с водой.

Одна за другой раздавались команды судьи, всадники метеорами срывались с места и устремлялись на препятствия.

Великолепно прошел всю систему препятствий молодой пограничник на рыжей кобылице с белой звездочкой на лбу.

— Молодец! — услыхал Торопов голос генерала. — Чей такой?

— С Ключевской, — ответил Туров.

Птицами летели через препятствия пограничники Таловки, Лебединого Луга, Кутикана, Серебристой. И вдруг боец с Таежной тяжело ухнул в яму с водой. В эту же яму грохнулся боец с Лиственничной.

«Перед прыжком повод не отдал коню», — подумал Торопов и быстро подошел к Айбеку.

— Как настроение? — спросил он бойца, а глаза его ясно говорили, умоляли: «Дружище! Дорогой мой! Не подведи! Утри им нос!»

Торопов видел, как чему-то улыбался генерал, как наклонился к секретарю райкома говоривший что-то начальник отряда, и ему становилось не по себе.

— Главное, — спокойно, не тушуйтесь. Противники не ахти уж какие, — шептал он Абдурахманову, оглаживая теплые бока Незабудки, заботливо осматривая седловку.

Волнение начальника передалось солдату. Побледневший Айбек выехал на исходный рубеж. Его маленькая, невзрачная на вид, но темпераментная лошаденка, все время нетерпеливо сучившая тонкими ногами, вдруг напружинилась и замерла, выгнув дугой шею и навострив уши. Всадник плотно прижал стремена к ее шелковисто гладким бокам, вытянул вперед цепко зажавшие повод руки, вобрал голову в плечи.

Торопов настороженно следил за каждым его движением. Вот Айбек чуть-чуть ослабил повод, еле заметно повел шпорами, пригнулся.