Застава на Аргуни
Шрифт:
Слезкин не выдержал:
— Зря стараешься. Господин японский майор ничем не интересуется. Он молчит, как болван!
Солдаты, поддерживавшие пограничника, в ожидании перевода замерли. Майор подался чуть вперед. Белогвардеец начал переводить, потом запнулся. Слезкин понял, что он не знает, как перевести «болван». Наконец переводчик промямлил концовку фразы.
Майор вскочил. Солдаты вытянулись. Японец ястребом подлетел к Слезкину, ударил его в лицо. Костя рванулся к майору, но тот отскочил к столу и, брызгая
— Какова задача вашей группы? Численность ее? Ожидаете ли подкрепления? — сыпал вопросами белогвардеец.
— Скоро узнаете на своей паршивой шкуре. Вам ведь не привыкать. — И тут же, смерив презрительным взглядом переводчика, добавил: — Сволочь, русским еще зовешься!
Костя решил, что он ничего больше не скажет. Не понимая еще опасности, нависшей над ним, он готов был дерзить, грубить, драться.
— Мон хэнкэн! Кэйбацу! — взревел японец, потрясая кулаком.
— К дереву! Наказать! Допросить, да как следует! — заорал и белогвардеец, рассчитывая напугать пограничника.
Слезкина выволокли на улицу, привязали лицом к стволу маньчжурского кедра. Началось то, чего Костя ждал, как только пришел в сознание.
Его били палками. Били долго, исступленно. Бил сам майор, били солдаты. Спина онемела, и теперь Костя корчился не столько от ударов, сколько от раны, которую нестерпимо жгло.
Ему чудилось, что он уже несколько раз терял сознание. Поясница, ноги стали нечувствительными, и ему казалось, что он не стоит, а висит на веревках. Он грудью вдавился в дерево.
«Только бы выдержать, случайно, в бреду, не выболтать что-нибудь», — думал Слезкин, шевеля искусанными губами.
Майор приказал отвязать пленника. Как только ослабли веревки, Костя упал. Его подняли и опять приволокли в помещение.
— Скажешь? — допытывался японец.
Слезкин молчал.
Должно быть, расценив молчание задиристого солдата как признак его покорности, японец улыбнулся и торопливо заговорил. Белогвардеец перевел:
— А лейтенант оказался умнее вас. Он по-другому ведет себя.
Слезкин взглянул на белогвардейца.
— Какой лейтенант?
— Твой начальник! Торопов.
У Слезкина широко раскрылись глаза.
— Провоцируешь, сволочь! — процедил он сквозь зубы.
— Ошибаешься.
— Если вам все известно, то какого черта нужно от меня?
Переводчик умолк. Заговорил японец, потом несколько фраз опять сказал переводчик. Майор кивнул солдатам. Те поспешно вышли и ввели в комнату Торопова.
— Товарищ лейтенант, — прошептал Слезкин.
Торопов повернул окровавленное лицо к пограничнику и попытался улыбнуться ему. Лейтенант был в изодранной нательной рубашке. Опустив плетьми перебитые руки, он повалился на диван.
«Нет, не может быть, чтобы он сдался!» — думал Слезкин, вглядываясь в изуродованное лицо лейтенанта.
Из-под
— Костя, если можешь, сверни мне цигарку, — попросил Торопов глухим голосом.
«Нет, предатель так не скажет!» — облегченно вздохнул Слезкин и почувствовал себя увереннее, сильнее рядом со своим начальником.
Японец вопросительно посмотрел на переводчика, тот пояснил смысл фразы, сказанной русским офицером. Майор подошел к лейтенанту, протянул пачку сигарет. Торопов отрицательно покачал головой.
Свернув папироску, Костя подал ее начальнику.
Японец услужливо поднес зажигалку.
— Ну, так скажете?
— Накамура, ты же разведчик, — проговорил Торопов.
«Так вот он какой, этот Накамура!» — подумал Слезкин, прищурившись.
— Разве тебе Ланина ничего не говорила о наших планах? — На бледном лице Торопова появилась торжествующая улыбка.
Профессиональная гордость Накамуры была уязвлена.
— Кэйбацу! — взвизгнул взбешенный майор и выбежал из комнаты.
Торопова и Слезкина привязали к деревьям друг против друга. Кривоногий солдат принес паяльную лампу, какие-то острые железки. «Вот оно — начинается», — подумал Костя. И каждая клеточка его тела напряглась в ожидании мучительной боли. Все это показалось неправдоподобным сном, бредом. Читая в книгах о таких сценах, он не очень-то верил в то, что люди способны так зверски истязать друг друга. Он думал, что ему никогда не вынести пыток, он страшился боли. И вот сейчас будут жечь и рвать его тело. Он в ужасе содрогнулся всеми мускулами.
А Накамура уже взял из рук солдата стилет, накалил его докрасна и с диким, изуверским смешком вонзил в плечо лейтенанта. Торопов вскрикнул и потерял сознание. Голова его бессильно опустилась на грудь. Слезкин неотрывно следил за Накамурой. Уже светало, уже из леса приплыла утренняя свежесть, но Слезкин ничего этого не замечал. Он торопливо думал, что теперь уже ничего не сделаешь, что нужно только сохранить достоинство бойца, не дать повода для торжества врагу и встретить смерть мужественно и твердо. Ведь и умирать можно по-разному. Надо умереть, плюнув в глаза врагу. Только бы не изменили силы, только бы вынести боль. Слезкин стиснул зубы намертво, точно спаял их.
Торопов очнулся. Теперь настала его очередь смотреть на мучения товарища. Он видел, как побелели у Слезкина щеки, как испуганно заметались из стороны в сторону глаза. Измученный лейтенант готов был перенести самые невероятные пытки, лишь бы не видеть, как враги издеваются над юношей. Торопов закрыл глаза. Воздух огласился стоном. Он был глухой, потому что Слезкин не разжал зубы.
С приближением восхода японцы заторопились. Теперь их уже ничто не интересовало. Они просто в диком исступлении избивали пограничников.