Застава на Аргуни
Шрифт:
Высланная разведка неподалеку от станицы обнаружила роту отступающих японцев. Торопов принял решение — прямо с марша ударить в клинки. Он надеялся внезапным налетом посеять панику, захватить Георгиевскую и таким образом завершить выполнение задачи.
Когда пограничники выскочили из кустов и, рассеиваясь по равнине, начали уже выбирать для своих клинков цели, японцы развернулись. Раздался залп, и почти одновременно заговорили два пулемета. Торопов видел, как свалился Иван Пушин, как рухнуло еще несколько бойцов. Пришлось осаживать коней, отходить в балку, под укрытие деревьев,
Постреляв некоторое время, японцы замолчали. Молчали и пограничники. По знаку Торопова они двинулись по-пластунски вперед. Японцы опять открыли бешеный огонь. Пули, поднимая мелкую рябь пыли, подбирались по земле к припавшим людям.
Лейтенант приказал выдвинуть пулеметы и начать обстрел вражеской цепи, а сам, спрятавшись в укрытие, стал рассматривать в бинокль позицию японцев.
Вдруг он обернулся. Мимо него, низко пригнувшись, пробежал боец. Лейтенант окликнул:
— Куда, Слезкин?
Костя махнул рукой, показав куда-то в сторону распадка. Слезкин увидел на пригорке пень и решил использовать его, чтобы подобраться к вражескому пулеметчику. Последние метров двадцать ему пришлось ползти. Когда до пня осталось рукой подать, опять пули подняли перед ним веер пыли.
Но вот и цель! Костя с облегчением вздохнул. С пригорка хорошо была видна японская цепь. На поляне между пограничниками и самураями Слезкин увидел бойца. Укрывшись за трупом коня, он вел огонь из автомата.
— Пушин, — прошептал Костя, узнав своего друга. В пылу боя Слезкин потерял его из виду и теперь, увидев в таком безвыходном положении, ужаснулся.
В кустах, за цепью японских пехотинцев, сидел пулеметчик. Толстоствольный гочкис, дергаясь взад-вперед, не давал пограничникам поднять головы.
Слезкин вскочил и бросил гранату. Пулемет смолк. Уже падая, Костя почувствовал, как в бедро кольнуло. В глазах зарябило, закружилось, поплыли красные, голубые, белые круги. Ему показалось, что он пролежал долго. На самом же деле сознание вернулось быстро. К Слезкину бежали японцы. Уже видны были их оскаленные рты. Кругом поднялась стрельба. Солдаты не добежали каких-то пятнадцати шагов, когда он подрезал их длинной очередью. Он хотел крикнуть им что-нибудь оскорбительное, но крикнуть не успел.
Рядом оказались два японца, зашедшие сбоку. Тяжелый приклад опустился на голову…
…Торопов видел, как Слезкин метнул гранату, как вел стрельбу по японцам. Перестрелка на левом фланге отвлекла его. Когда он снова взглянул в сторону Слезкина, самураи уже волокли раненого бойца по распадку.
— Морозов, держи цепь под огнем! — крикнул Торопов.
Вскочив на первого попавшегося коня, лейтенант помчался по распадку на помощь солдату. Клинок пограничника со страшной силой обрушился на головы зазевавшихся японцев. Схватив бойца за пояс, Торопов забросил его в седло и круто развернул коня. В этот момент вражеский пулеметчик дал по офицеру длинную очередь. Конь ткнулся мордой в землю, подмяв под себя всадника и его ношу. Торопов уже не видел, как японская цепь поднялась и пошла в контратаку: он потерял сознание…
Слезкин очнулся. В помещении, если можно так назвать эту провонявшую навозом яму,
«Где я? Что произошло?» — подумал он.
В голове шумело.
Костя зажмурился, попробовал привыкнуть к темноте. Нет, все равно ни проблеска. Тогда он захотел подняться. Резкая боль мгновенно пронзила тело, и он рухнул вниз лицом.
Постепенно боль утихла. Слезкин осторожно повернулся на спину и опять закрыл глаза.
Прошло несколько минут. Слезкин огляделся. В подвале все же не было так темно, как показалось сначала. Слезкин приподнялся на локтях. Однако боль в бедре напомнила о себе.
Поблизости залаяли собаки. Костя прислушался и тут… вспомнил. Вспомнил и содрогнулся.
— Неужели конец? — прошептал он.
Слезкин никогда об этом не задумывался. Романтика пограничной службы так захватила его, что не оставалось времени на подобные размышления. В первые дни службы он трусил — это верно. Но даже и тогда он серьезно не задумывался о смерти. Никак не верилось, что он может погибнуть. Смерть если и представлялась иной раз, то обязательно в открытом бою, с оружием в руках, рядом с товарищами. И, конечно, уж не в таком холодном подвале.
Сколько же прошло времени, как он попал в плен? Час? День? Два? От жажды потрескались губы. Когда его спасут, он выпьет целое ведро. Но спасут ли? От этой мысли сжалось сердце. Боль свела поясницу, руки, плечи, сжала тисками голову. Кажется, даже мысль рождается с пронизывающей болью.
Наверху послышались шаркающие шаги. Звякнул замок.
В подвал спустились два японца. При свете «летучей мыши» они показались Слезкину удивительно уродливыми. Японец поднял фонарь. На противоположной стене появилась тень, похожая на огромного головастика. Слезкин пошевелился, под ним зашуршала солома. Самурай в испуге отпрянул, чуть не уронив фонарь. Тень взметнулась вверх, со стены на потолок. Свет упал на землю.
Державший фонарь что-то прокартавил и кивнул на выход. Слезкин поднялся, но устоять не смог. Тогда солдаты подхватили его под руки и поволокли по лестнице.
В комнате, куда затащили Слезкина, тоже было не очень светло. Небольшая керосиновая лампа с закопченным стеклом еле-еле светила. Костя увидел в кресле японского майора, чуть поодаль — пожилого белогвардейца.
Офицер улыбался. Его узенькие глазки и особенно растянутые губы, не прикрывавшие ряда пожелтевших, кривых зубов, выражали ехидство и вместе какое-то заискивание.
Костя не удивился. Он не раз слышал, что на земле нет более коварного и подлого неприятеля, чем самурай. Так может улыбаться только он.
— Садитесь! — предложил японец.
«Начинается…» — подумал Слезкин. Как ни больно ему было, но он продолжал стоять. В дело вступил переводчик.
— Господин японский майор спрашивает, как себя чувствует советский солдат?
Костя промолчал. Он еще не решил, как следует вести себя в этой обстановке.
— Господин японский майор интересуется, как вы себя чувствуете? — повторил белогвардеец.